На следующий месяц после выпуска отец мой, семнадцати лет от роду, вследствие ходатайства князя Витгенштейна, поступил прямо на должность помощника столоначальника в Департамент народного просвещения по приказанию тогдашнего министра князя А.Н. Голицына; в должности этой пробыл год, по истечении которого Петр Христианович пристроил отца моего, в 1820 году, к себе, по званию главнокомандующего 2-й армиею, и повез с собою в Тульчин.
Служба отца у Витгенштейна была далеко не обременительна; Петр Христианович познакомил крестника, между прочим, и с семейством начальника своего штаба, Киселева, который, обласкав как нельзя более отца моего, посоветовал ему воспользоваться свободными от службы досугами: заняться серьезно тем, к чему он обнаруживал особенную склонность.
Слова Киселева не упали на почву бесплодную. Отец после беседы с Киселевым переделал из Дестют де Траси замечания на Монтескье, перевел из Филанджерьи трактат «О деяниях, не подлежащих наказанию» и некоторые главы из «Философского словаря» Вольтера, касающиеся политико-экономических вопросов. Будучи нрава веселого, отец, желая посмеяться над Бурцевым, Филипповичем и другими почитателями их сослуживца, сосланного впоследствии декабриста князя Барятинского, хлопотавшими между прочим о замене в артиллерии и фортификации технических иностранных слов русскими, написал «10 мористическое письмо из Кремлевщины 1823 года». Результат выходки – дуэль отца с Барятинским на пистолетах, причем отец повредил противнику колено.
Историю потушили. Барятинский подал рапорт о какой-то другой, будто бы постигшей его внезапной болезни, а с отцом моим, немедленно после поединка, помирился.
В 1822 году П.Д. Киселев командировал отца, с разрешения Витгенштейна, в Петербург с поручением извлечь в Государственном архиве и Военно-топографическом депо материалы для истории русско-турецких войн, начиная со времен Петра Великого до времен последних, причем Павел Дмитриевич, вручив ему инструкцию, снабдил рекомендательными письмами, давшими отцу повод войти в прямые сношения с Нессельроде, Дибичем, Довре и особенно с Закревским.
Отец выполнил весьма добросовестно возложенное на него поручение: с помощью прикомандированных к нему из Коллегии иностранных дел и Инспекторского департамента писцов он трудился более двух лет над составлением выписок, которые и пересылал к своему начальнику с срочным фельдъегерем. За то два раза в течение года (1824) получил он денежные подарки в размере годового жалованья.
Возвратиться в Тульчин отцу не довелось: последовал известный поединок П.Д. Киселева с М – м. Покровитель Николая Ивановича выехал после дуэли за границу, а отец подал тогда же, в 1825 году, в отставку; он думал отправиться туда же и жить концертами, полагая, что русские песни заинтересуют иностранцев; играл отец мастерски на семиструнной гитаре, введенной в моду Сихрою и Аксеновым, музыкальные вечера которых он постоянно посещал; там очень полюбил отца и знаменитый автор народного гимна А.Ф. Львов и познакомил с главными понятиями, как выразился Львов, об «его превосходительстве генерал-басе», вследствие чего отец и решился написать для незабвенного композитора вариации на русскую песню «Ах, что же ты, голубчик» с аккомпанементом квартета, а затем переделал для гитары и напечатал отрывки из «Фрейшюца» Вебера.
Между тем, оставаясь в Петербурге, отец примкнул к кружку литераторов и сблизился с будущим своим шурином Пушкиным, бароном Дельвигом, Баратынским, Илличевским, Плетневым; знакомство с ними побудило его тоже заняться литературою.
Для подготовки себя к этой деятельности отец стал изучать не только отечественных, но и французских, немецких, в особенности же английских и итальянских писателей, делал выписки из Лас-Казаса о Наполеоне, перевел на французский язык комедию Гольдони «Il fastoso» («Le fastieux») («pоскошный» (ит.)) и взялся за составление итальяно-русского словаря, которого у нас тогда еще недоставало. Но не получив, по независящим причинам, обещанного значительного вознаграждения, отец держал словарь свой под спудом, а впоследствии и затерял его.
Все приятели отца писали, переводили, главное – зарабатывали деньги. Особенно благоприятно было то время для переводчиков романов: Дешаплет, например, если не нажил себе состояния, то получил, по крайней мере, возможность избавиться от нужды.
Сообразив это, отец предложил услуги барону Дельвигу и, сделавшись его сотрудником по издаваемой Антоном Антоновичем «Литературной газете», посвятил себя переводам; из их числа отец напечатал: «Патриции» и «Богемскую девичью войну» – два сочинения Фан-Дер-Фельдта, произведения которого соперничали тогда с романами Вальтер Скотта. Труд не пропал даром: вырученные деньги отец послал нуждавшейся своей матери, что оказалось для нее значительной поддержкой.
В 1826 году свидание отца моего со старшим его братом, Павлом, который жил в Новгороде, командуя эскадроном лейб-гвардии Конно-Егерского полка, решило его дальнейшую участь. Брат склонил его опять поступить на службу, без которой, отец и сам увидел, что не может обойтись. Павел Иванович, обласканный великим князем Михаилом Павловичем, взялся ходатайствовать в пользу брата перед его высочеством. Желая побывать в чужих краях, отец стал проситься в канцелярию Нессельроде, и Нейдгарт, по воле великого князя, лично рекомендовал отца министру; однако дело кончилось тем, что его определили в Коллегию иностранных дел (27 июня 1827 года), в экспедицию переводов для французского, немецкого, английского, итальянского и польского языков, с обещанием послать при первом удобном случае за границу.
Кроме занятий по переводам отец пополнял, по воле вице-канцлера, Государственный архив бумагами, хранившимися в Военно-топографическом депо. Эту работу он, можно сказать, полюбил; рыться в архивной пыли составляло для него даже род наслаждения, особенно когда попадались под руку любопытные дела архива; но приходилось уже работать из видов на вознаграждение. В следующем году (1828) он, как знаток языков, откомандирован был Иностранной коллегией на три месяца в Сенат, где и работал в следственной комиссии над польскими мятежниками, переводя, под руководством обер-прокурора Кайсарова, французские и польские бумаги.
Год этот составляет перелом в жизни отца: он женился.
Рассказываю подробности свадьбы моих родителей, само собою разумеется, с их же слов.
Отец, несмотря на то, что жил лишь трудами, посещал избранное общество, опираясь на французскую поговорку: «Dis moi qui tu hantes, je te dirai qui tu es». (Скажи мне, с кем ты, скажу кто ты.) Одетый всегда безукоризненно, скромный, во всех отношениях приличный, был он, в особенности, хорошо принят в семействе Лихардовых, где и встретился с Ольгой Сергеевной Пушкиной и ее родителями.
