открытий, спасительных триумфов и таких творческих людей, как Дженнифер Даудна, Эмманюэль Шарпантье и Фэн Чжан. Чумной год показал мне, что я недооценивал значимость вопроса.
Несколько недель назад я нашел свой старый экземпляр “Двойной спирали” Джеймса Уотсона. Как и Даудна, я получил книгу в подарок от отца, когда учился в школе. Это первое издание в светло-красной обложке, и сегодня его, наверное, можно дорого продать на eBay, вот только на полях я оставил наивные пометки, например указав значения новых для меня слов, таких как “биохимия”.
Прочитав книгу, я, как и Даудна, захотел стать биохимиком. В отличие от нее, биохимиком я не стал. Если бы у меня был шанс прожить жизнь заново – внимание, студенты! – я бы уделял гораздо больше внимания наукам о жизни, особенно если бы вступал во взрослую жизнь в XXI веке. Люди моего поколения увлекались персональными компьютерами и интернетом. Мы следили, чтобы наши дети научились писать программный код. Теперь нам пришлось бы следить, чтобы они разобрались в коде жизни.
Для этого нам, детям постарше, необходимо взглянуть на переплетенную историю CRISPR и COVID и понять, насколько полезно человеку знать, как устроена жизнь. Хорошо, что есть люди, которые имеют твердое мнение об использовании ГМО при производстве продуктов, но было бы еще лучше, если бы среди них было больше тех, кто понимает, что такое генетически модифицированные организмы (и что открыли производители йогуртов). Хорошо иметь твердое мнение по вопросу о редактировании генома человека, но еще лучше знать, что такое ген.
Постигать чудеса жизни не просто полезно. Это дарит вдохновение и радость. Именно поэтому нам, людям, повезло обладать любознательностью.
Мне об этом напомнила маленькая ящерка, которая проползла по чугунной решетке моего балкона, перелезла на виноградную лозу и немного изменила цвет. Мне стало любопытно: что заставляет кожу менять цвет? И почему, черт возьми, после эпидемии коронавируса появилось столько ящериц? Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не придумывать средневековые объяснения. Я быстро заглянул в интернет, надеясь удовлетворить свое любопытство, и этот поиск оказался очень интересным. Мне вспомнилась моя любимая ремарка Леонардо да Винчи, которую тот поместил на полях одной из своих пухлых записных книжек: “Опиши язык дятла”. Кто вообще может проснуться однажды утром и задуматься, как выглядит язык дятла? Отчаянно и шаловливо любопытный Леонардо, вот кто!
Любознательность – ключевая черта людей, которые меня восхищают, от Бенджамина Франклина и Альберта Эйнштейна до Стива Джобса и Леонардо да Винчи. Любопытство вело и Джеймса Уотсона с “фаговой группой”, изучавшей вирусы, атакующие бактерии, и испанского аспиранта Франсиско Мохику, заинтересовавшегося расположенными группами повторами ДНК, и Дженнифер Даудну, которая пыталась понять, почему сонная трава сворачивается, стоит только к ней прикоснуться. Возможно, этот инстинкт – любопытство, чистое любопытство – и спасет нас.
Год назад, посетив Беркли и разные конференции, я сидел на этом балконе и размышлял о редактировании генома. Тогда меня тревожило многообразие нашего вида.
Я вернулся домой как раз к похоронам любимой гранд-дамы Нового Орлеана Лиа Чейз, которая умерла в возрасте 96 лет, почти семьдесят из которых она заведовала рестораном в районе Треме. Она деревянной ложкой мешала соус ру для гамбо с креветками и колбасками (один стакан арахисового масла и восемь столовых ложек муки), пока он не приобретал цвет кофе с молоком и не получал способность связывать множество разных ингредиентов. Она была темнокожей креолкой, и ее ресторан тоже представлял многообразие культур Нового Орлеана – черной, белой и креольской.
В те выходные Французский квартал бурлил. Намечался велопробег голышом, организованный (как ни странно) для повышения безопасности дорожного движения. Проходили парады в память о мисс Лиа и фанк-музыканте Маке Ребеннэке, известном как Доктор Джон. Состоялся ежегодный гей-парад и связанные с ним уличные вечеринки. Одновременно с этим на Французском рынке был организован Креольский томатный фестиваль, в котором участвовали фермеры и повара, демонстрирующие множество сортов сочных местных томатов, не подвергшихся генетической модификации.
Я смотрел со своего балкона на многообразие проходящих мимо людей. Среди них были высокие и низкие, худые и толстые, гомосексуалы, гетеросексуалы и транссексуалы, светлокожие, темнокожие и цвета кофе с молоком. Я заметил группу в футболках Галлодетского университета за оживленной беседой на жестовом языке. CRISPR сулит нам, что настанет день, когда мы сможем выбирать, какими из этих характеристик мы хотим наделить своих детей и всех своих потомков. Тогда мы могли бы, например, выбрать, чтобы наши дети были высокими, мускулистыми, светловолосыми, голубоглазыми, не глухими и не… впрочем, здесь все зависит от ваших предпочтений.
Наблюдая природное многообразие, я размышлял, что такой потенциал CRISPR может быть и опасен. Природе потребовались миллионы лет, чтобы связать вместе три миллиарда спаренных оснований ДНК сложным и порой несовершенным способом, чтобы обеспечить нашему виду удивительное многообразие. Вправе ли мы думать, что мы можем свободно редактировать этот геном, чтобы избавляться от того, что кажется нам несовершенствами? Не лишимся ли мы нашего многообразия? Нашего смирения и способности сопереживать? Не утратим ли мы свои особенности, как томаты теряют аромат?
На карнавале Марди Гра в 2020 году участники парада Святой Анны маршировали мимо нашего балкона. Некоторые были одеты в костюм коронавируса – комбинезоны в форме бутылок пива Corona с капюшонами, которые придавали им сходство с вирусом-ракетой. Несколько недель спустя начался локдаун. Дорин Кетченс, всеми любимая кларнетистка, которая играет со своим ансамблем напротив маленького магазинчика на углу, дала последний на некоторое время концерт, хотя слушателей на тротуаре почти не было. На прощание она спела песню When the Saints Go Marching In и сделала акцент на куплете, где поется о временах, “когда солнце засияет вновь”.
Настроение теперь иное, чем в прошлом году, и мои представления о CRISPR тоже изменились. Как и наш вид, мои мысли меняются и приспосабливаются к меняющейся ситуации. Теперь я вижу, что CRISPR сулит больше выгод, чем опасностей. Если мы будем мудро использовать эту биотехнологию, она поможет нам бороться с вирусами, исправлять генетические дефекты и защищать наше тело и дух.
Все создания, большие и малые, прибегают к любым хитростям, чтобы выжить, и нам следует поступать точно так же. Это естественно. Бактерии придумали довольно интересный метод борьбы с вирусами, но для этого им потребовались триллионы жизненных циклов. Мы не можем ждать так долго. Нам нужно совместить свое любопытство и изобретательность, чтобы ускорить процесс.
Миллионы веков эволюция организмов шла “естественным путем”, и теперь у нас, людей, появилась возможность взломать код жизни и сконструировать собственное генетическое будущее. Или,
