И дальше в таком роде.
Я потом передал содержание письма Врангелю, да еще, кажется, и при жене. Он ответил нам:
— Владыка! Мы тоже верующие. Но у нас иное было воспитание в семьях и школах, мы не афишировали нашей религиозности, даже стеснялись показывать ее. Нас тоже можно понять, да и дел масса.
Тут есть правда. Сам генерал — я это знаю — исповедовался и причащался. Не могу забыть и тех трех крестов его, какими он молился перед принятием главного командования».
Врангель, несомненно, искренне верил в Бога. «Я сам человек верующий, — признавался он Г. Н. Раковскому, — и придаю огромное значение правильно поставленному религиозному воспитанию». Он считал, что православие должно стать одним из средств поддержания морального духа армии и народа, в котором он видел основу возрождения России.
Четвертого июня совет при главнокомандующем постановил:
«1. Признать, что учреждение в настоящее время самостоятельного Управления Исповеданий не представляется необходимым.
2. Возложить Управление делами Православного Вероисповедания на Высшее Церковное Управление на основаниях, установленных Всероссийским Священным Собором.
3. Передать дела Инославных Исповеданий в ведение Гражданского Управления, по Отделу Внутренних Дел.
4. Предоставить Председателю Высшего Церковного Управления участвовать в заседаниях Совета при Главнокомандующем, с правом совещательного голоса, по делам, касающимся Православной церкви, а также по делам, непосредственно связанным с важнейшими жизненными интересами Государства и русского народа».
В дальнейшем по просьбе главы Церковного управления архиепископа Таврического Дмитрия Врангель удалил из постановления оговорку «с совещательным голосом».
Еще в конце марта епископ Вениамин обратил внимание Врангеля «на угрожающий упадок нравственности в армии», поскольку «междоусобная война со всеми ее ужасами извращала все нравственные понятия, грязнила душу». В связи с этим главнокомандующий 10 апреля включил Управление военным и морским духовенством на время военных действий в состав своего штаба и учредил десять должностей «проповедников армии». Управлению был предоставлен «вагон-церковь» для совершения богослужений в местах, где не было храмов.
Врангель писал в мемуарах: «В связи с общей работой по возрождению армии я считал совершенно необходимым не только беспощадную чистку ее от порочных элементов, но и проведение целого ряда мер для повышения нравственного уровня в войсках, в том числе и духовно-религиозного воспитания».
Еще одна проблема, вставшая перед правителем юга России и требовавшая безотлагательного решения, — чиновничья волокита. 13 мая Врангель отдал приказ:
«…В гражданских учреждениях… сильно развит бюрократизм, работа идет по шаблону, лишь в известные часы, творчества вкладывается мало, нужды населения встречают мало отзывчивости.
Приказываю это прекратить и помнить, что мы живем в эпоху, когда лихорадочная работа должна вестись всеми, и что, если меня будят в ТРИ часа ночи, то в ПЯТЬ часов той же ночи мой Начальник Штаба уже выполнил всё, что касается поднятого вопроса.
Вообще должен подчеркнуть, что военные учреждения в отношении работы далеко оставили позади гражданские органы, почему требую от последних наибольших усилий в своей деятельности.
Высшим Начальникам гражданских учреждений беспощадно удалять лиц, которые не могут возвыситься над простым пониманием старых бюрократических приемов и перейти к живой работе».
Петр Николаевич мыслил, что в идеале гражданские учреждения должны работать так же, как военные, где всё определяется приказами вышестоящих начальников, за неисполнение которых карают вплоть до расстрела. Но, разумеется, добиться подобной слаженности в деятельности гражданских учреждений, где процветала коррупция, главнокомандующему не удалось. У него не хватало кадров честных и квалифицированных работников для укомплектования правительственных учреждений. И расстреливать чиновников барон всё же не решался, понимая, что заменить их всё равно некем, а расстрелы гражданских служащих за плохую работу вызвали бы негативную реакцию в тылу.
Как Деникин, так и Врангель считали неуместным награждать за подвиги в войне, ведущейся против своего народа, русскими императорскими орденами. Поэтому вместо ордена производили в следующий чин, что привело к появлению многих молодых полковников и генералов, далеко не все из которых соответствовали по своему опыту и способностям высоким командным должностям. Поэтому 30 апреля Врангель учредил новый орден — Святого Николая. Он имел две степени, и «каждый воинский чин Белой армии, вне зависимости от своего ранга или должности, мог, за боевые отличия, быть удостоен награждением обеими степенями ордена». Наградным знаком ордена был железный крест.
Врангель хорошо понимал, что среди мер идеологического воздействия на подчиненные ему армию и население не последнюю роль играют средства массовой информации. 26 июня, отметив, что «правительственная политика не нуждается в особых мерах искусственного влияния на общественное мнение и настроение народной мысли, редко достигающих своей цели», он упразднил Центральное управление политической части и политические отделения при штабах корпусов, а отдел печати передал в ведение начальника гражданского управления. Барон считал: «Пусть судят власть по ее действиям». С
20 июля вместо прежних местных политических отделений были созданы представительства Южнорусского телеграфного агентства. Главой отдела печати был поставлен Г. В. Немирович-Данченко, позже его сменил Г. В. Вернадский.
По мнению Врангеля, в работе средств массовой информации «камертон давала севастопольская пресса: „Вечернее Слово“, редактируемое Бурнакиным, листок монархического оттенка, „Юг России“ под редакцией Аркадия Аверченко, газета умеренного направления, и „Крымский Вестник“, либеральничавший еврейский орган». Серьезного официального издания не было. Таковым стала «Великая Россия», редактируемая Чебышевым и Львовым.
Врангель разъяснил свою позицию по вопросу о цензуре печати редакторам крупнейших крымских газет:
«Предложив им чаю, я высказал большое удовлетворение видеть у себя представителей местной прессы, наиболее близко стоящей к органам правительственной власти, к голосу которой, конечно, прислушивается провинциальная печать.
— Некоторые из вас, господа, знают меня, вероятно, по прежней моей деятельности и знают, что я всегда был другом печати. Печатному слову я придаю исключительное значение особенно в настоящие дни, когда вся страна, весь народ не могут оставаться в стороне от событий, переживаемых родиной. Уважая чужие мнения, я не намерен стеснять печать независимо от ее направления, конечно, при условии, если это направление не будет дружественно нашим врагам. Вместе с тем я должен указать вам, что мы находимся в положении исключительном. Мы в осажденной крепости — противник не только угрожает нам с севера, но мы вынуждены нести охрану всего побережья, где можно ожидать высадок его отрядов».
