29 июля. Среда.
В 7 утра развесили личному составу хлеб и масло. Когда оставалось развесить масло 12 порций, Соболь увидел, что масла не хватает. Схватился за голову: "Надо было взвешивать по 20 г, а мы взвешивали по 25 г. Перевесили и оказалось, что 300 г оказались лишними. Соболь удивляется: "Откуда это?" Дал мне граммов 80, остальные запер в шкаф. Но хлеба зато у него не хватает граммов 500.
Взвешивая хлеб комсоставу на завтрак и на ужин, не довешивал по 5-10 г. Пообедал я в 10.30 и к 14 часам проголодался. Хорошо, что Соболь догадался дать миску супа. Зато хлеба съел граммов 450. В ужин в 17.30 дали миску каши - съел. Потом еще порцию супа и каши. После мытья посуды суп съел, а кашу оставил на утро.
Санин вернул рапорт. Отказ, ввиду нехватки личного состава. Совсем дрянь. Написал письмо в училище им. Фрунзе - последняя надежда. Ведь там, надеюсь, испытания не по всем предметам. Завтра отправлю. На вечерней справке зачитали новое закрепление винтовок, а то многие бывшие "хозяева" винтовок ушли с корабля. В списке все наше БЧ и еще человек 20. Всего 48 человек.
30 июля. Четверг.
Убирал столовую. Утром батарейное учение. После обеда работал в арт. складе в кормовом трюме. Вечером заступаю на зенитную вахту во вторую смену. Сегодня Панов и Гагарин получили кандидатские карточки приняты кандидатами в члены ВКП(б). Попросил Панова показать. Показал обложку и в развороте, но в своих руках. Чувствую легкую зависть.
Сегодня прибыли моторист и электрик - Дмитриенко, служит года 2-3 и Богомолов, который уже отслужил 5 лет.
А вот и "потери": Лесных убыл на курсы младших лейтенантов (а для меня - нехватка личного состава), а Драганчук - в отряд (ГВЛ).
Обеспечим выполнение приказа "Ни шагу назад!"
31 июля. Пятница.
Надеялся поспать до 8 часов, но разбудили в 6. В 6.30 всех собрали в верхней столовой. Зачитали приказ товарища Сталина № 228, в котором говорилось о тяжелом положении наших войск на фронтах, особенно на Южном, и, в заключение, говорилось, что хватит отступать, что теперь без разрешения высшего командования назад - ни шагу. Ну, и еще кое о чем, для прекращения отступления. Считаю, что давно пора было издать такой приказ.
Журавлеву дали 20 суток ареста на гарнизонной гауптвахте. Это все же он ночью во время вахты забрался в каюту командира.
Вечером дали по 525 г конфет и постного сахара на 15 дней. Хватило бы на 5 и то хорошо.
Вознесенского Кузнецов застал на вахте с книгой и снял с вахты. Я простоял с 6 до 7 вечера, в 11 сменился. Попов говорит, что и меня снимают. За что? Меня никто не видел с книжкой. Оказывается, Кузнецов видел до справки, но не сказал мне. Огрёб 3 наряда вне очереди. Жаль.
1 августа. Суббота.
Разбудили без четверти семь. Только начал жарить хлеб - дудка на общее построение. Явился Кузнецов, и пришлось выкатываться на палубу. Я, Кизеев и Пономаренко убираем бак. Убрали быстро. С 10 часов я убираю коридор начсостава правого борта. Как раз к 12-ти закончил. Обедают все по расходу. Мы получили только в половине первого. Сегодня есть котлеты, а 30 и 31 были вегетарианские дни. Теперь они будут один раз в неделю.
Днем с мостика было видно, как на южном берегу "юнкерсы" пикируют и бомбят наши передовые позиции. Гул артиллерийской стрельбы, пулеметные и автоматные очереди, которые то затихали и смолкали, то разгорались с новой яростью, мы слышим уже несколько дней. То ли немцы рвутся в город, то ли наши пытаются отбросить немцев от города. Вечером налет на город, а в районе южного берега сильная артиллерийская пальба, схватки авиации над берегом и над заливом.
Прошла уже неделя, как пришел ответ из школы. Как быстро летит время!
На этой дате, на этой строке заканчивается, вернее, обрывается мой дневник, который я вел на "Суур-Тылле" - "Волынце" почти 13 месяцев. На следующей страничке блокнота стоит дата "1 декабря 1942 г.", но это служба и участие в боевых действиях в других условиях.
А в последние 4 дня пребывания на корабле случилось то, о чем мы разговаривали в кубриках, обсуждая дела на фронтах и зимнюю нашу подготовку на заснеженных торосах Невы. Вспоминали внезапный уход в октябре наших товарищей, которые были брошены на левый берег Невы под Невской Дубровкой, чтобы не дать немцам форсировать Неву и соединиться в финнами, что означало бы полную блокаду и гибель Ленинграда. Поползли слухи, что Балтийский флот должен сформировать двадцать или тридцать заградительных батальонов для помощи войскам, обороняющимся на подступах к Сталинграду.
И вот в воскресенье 2 августа было объявлено, что поскольку приказ о списании значительной части личного состава на берег может поступить в любой день, а сколько человек и кто останется на корабле - неизвестно, то рекомендуется всем, у кого есть ненужные личные вещи, книги, инструменты и прочее, отнести их родственникам или знакомым в город. Тем, кому это было нужно, давали увольнительную на 5 часов после обеда.
Поскольку лишние личные вещи из обмундирования у меня уперли вместе с рюкзаком из трюма еще осенью, то оставались только художественная литература, что я покупал в городе, учебники и дневники. Все это связал в увесистую связку и отправился на Кондратьевский к тете Марусе. За два часа дошел сравнительно легко, не то, что в марте из госпиталя. Дядя Павел уже на фронте, где-то на Карельском перешейке. Он 1905 г. рождения и еще ни на одной войне не успел побывать. Я просил тетю Марусю сохранить в первую очередь мои дневники. Может быть, я за ними после войны вернусь, если уцелею.
Оставил у нее и часы, которые все же выменял на сэкономленные блокадные порции хлеба, масла и сахара у еще более голодного рабочего. Ведь часы на руке в предвоенное и военное время у рядовых и младших командиров была чрезвычайная редкость. А семнадцатилетнему мальчишке очень хотелось их иметь. А часы - наши, на циферблате марка: "1 ГЧЗ им. Кирова". Их так и называли: "кировские". Часы ручные, диаметр корпуса 50 мм. Такого размера карманные часы на цепочке или на ремешке более удобны, чем такие громоздкие на тощей ребячьей руке. Я их стеснялся носить и без сожаления с ними расстался.
Но этим часам пришлось быть свидетелем двух трагедий. В 1944 г., когда началось успешное продвижение наших фронтов на Запад, дядя Павел успел забежать домой, пока их часть перебиралась с Финляндского на Варшавский вокзал. И тетя Маруся дала ему мои часы. Весной 1945 дядя погиб под Данцигом. Его личные вещи переслали тете Марусе, в том числе и часы.
В июле 1945 г., направляясь через Ленинград в Одессу, я забежал к тете Марусе. Взял у нее свои дневники, которые были не в связке, а россыпью. Но тетя сказала, что все здесь. Отдала она и мои часы. В Москве я задержался дня на три. Зашел на Скатертный 10, где в квартире № 6 жил мой двоюродный брат Женя Зверев. Его мать, тетя Маня, встретила меня слезами и возгласом: "А Женю убили!" Об этом я давно уже знал. Лейтенант Зверев, 1924 г. рождения, погиб 5 июня 1944 г. в Румынии под Яссами.
