— Голосуйте за меня вместо того, чтобы голосовать за Жореса; ведь это одно и то же, мы же кузены, — говорил Риго избирателям без всякого смущения.
Кампания была ожесточенной. К тому же Жорес почти потерял голос. К счастью, нашелся один хороший врач, который успешно и быстро вылечил ему горло. Но обстановка клеветы, оскорблений, ненависти порой крайне угнетала Жореса. В Кармо у Жореса были друзья, верные, простые, любившие его. Одним из них был Мальфет, активный социалист, хозяин маленькой гостиницы и бистро. У него всегда останавливался Жорес. Как-то в Пампелоне после избирательного собрания Жорес сказал Мальфету:
— Не пройдет и шести месяцев, как начнется война. Я получаю столько писем с угрозами, и я не удивился бы, если бы оказался ее первой жертвой. Я прощаю того, кто меня убьет. Виновными будут те, кто даст ему оружие. Я мечтаю только о том, чтобы мне не пришлось слишком мучиться…
Но чаще Жорес оптимистически думал о будущем, грозном и желанном. Он ждал великих событий. Социалист Мариус Мутэ застал его во время одной поездки за изучением русской грамматики. В ответ на удивленный вопрос Жорес сказал:
— Надо торопиться изучать русский язык. Россия, быть может, накануне того, чтобы сыграть выдающуюся роль в жизни Европы!
Жорес ждал революции. Но он не считал возможным отказываться от использования даже совсем не революционных средств, чтобы приблизить ее. Все средства хороши, если не терять из виду конечную цель, и сама борьба за мир представлялась ему с тактической стороны крайне привлекательной альтернативой, к которой люди обратятся, стремясь избежать самого ужасного проявления капитализма — войны. И они придут к социализму, ибо в глазах многих миллионов он будет реально воплощать не только социальную справедливость, но и столь желанный мир.
Вскоре после выборов Жорес едет в Швейцарию, где в Берне собирались французские и немецкие парламентарии. Там создается постоянный комитет защиты мира. Практически он не сыграл серьезной роли. Но можно ли пренебрегать чем-либо в утверждении социалистического идеала прочного мира? Нельзя же заниматься одной только декламацией. Жорес не оставляет и сомнительную идею международного арбитража. Он требовал в палате, чтобы Франция выступила инициатором создания постоянной системы всеобщего арбитража для урегулирования международных конфликтов. Он верил, что арбитраж, переговоры о мире полезны уже одним том, что они помогут разоблачить агрессивные силы. Но серьезно надеялся он только на Интернационал. Впрочем, многое вызывало тревогу и здесь. Поэтому он мечтал, что новый конгресс Интернационала примет наконец более конкретные и обязывающие решения.
28 июня в Сараево, в Сербии, националисты убили наследника престола Австро-Венгрии эрцгерцога Фердинанда. На другой день Жорес указывает в «Юманите» на опасность возникновения нового кризиса, если Австро-Венгрия собирается мстить. Жорес знал, что любое обострение обстановки даже среди малых стран может быть использовано великими державами. Но он еще не видел непосредственной угрозы мировой войны. Опасность казалась ему менее острой, чем во времена Танжера или Агадира. Откуда Жорес, как и его современники, мог знать, что уже 5 июля германский император обещал австрийскому послу безоговорочную поддержку, начав тем самым непосредственное дипломатическое развязывание мировой воины? В Германии стремились начать войну поскорее, ибо там понимали, что Россия и Франция еще не готовы к ней, что сейчас самый удобный момент. Но на поверхности обстановка казалась крайне неясной и смутной, и не только для общественности. Сам Вильгельм II, например, действовал в полной уверенности, что Англия не вступит в войну против Германии.
Но Жорес чувствовал общую тревожную атмосферу. Медлить нельзя. Приближается час испытаний для Интернационала. Жорес помнил звон колоколов Мюнстерского собора в Базеле. Надо создать условия для выполнения базельских решений во Франции. А для этого он хочет сделать их более конкретными, то есть провести те дополнения, которые оппортунисты отвергли в Копенгагене. Жорес и добивается этого на конгрессе Французской социалистической партии в Париже 14–16 июля 1914 года. Он вносит проект резолюции, дополняющий решения Интернационала призывом к проведению всеобщей забастовки, которая должна быть организована одновременно во всех странах.
Но Гэд выступил против. Он заявил, что всеобщая стачка в Германии была бы помощью русскому самодержавию, а во Франции — германскому милитаризму, что более передовые страны оказались бы под ударом. Итак, Гэд стал патриотом, а точнее шовинистом. На протяжении нескольких десятков лет он упорно громил Жореса за отсутствие революционности. Н вот пробил час, когда надо было решиться на конкретные революционные действия. Какой парадокс с точки зрения догматиков: Гэд оказался на правом оппортунистическом крыле, а Жорес возглавил левое, революционное направление во Французской социалистической партии! Для Жореса это было логическим продолжением всего его жизненного пути, пути честнейшего социалиста, никогда, даже во времена оппортунистических колебаний, не забывавшего конечную цель. И теперь он доказывает это людям, которые, подобно Гэду, клеймили его как неисправимого реформиста. И моральную поддержку Жорес получает снова из России. А там в момент пребывания президента Пуанкаре и премьера Вивиани в Петербурге бастуют 250 тысяч рабочих. Жорес писал в те дна, что народная Россия взывает к народной Франции через голову франко-русской реакции. В статье Жореса, опубликованной в «Юманите», говорилось;
«А какое это предупреждение для европейских держав. Революция повсюду стучится в дверь. Весьма неосторожно поступит царь, если начнет или позволит начать европейскую воину!
…Почва колеблется под всеми режимами угнетения и привилегий, и, если произойдет военное потрясение, многие из них рухнут».
Революционная линия Жореса — Вайяна формально одержала верх. Их резолюция собрала на съезде 1630 голосов, а резолюция Гэда и Компер-Мореля — 1174 голоса. Такой исход голосования отражает растерянность, царившую среди французских социалистов. Неопределенность положения и перспектив борьбы сознавал и сам Жорес. В самом деле, если всеобщая забастовка произойдет только во Франции, а в Германии она не состоится и начнется вторжение на французскую территорию? Как быть? Эта неясность отразилась и в его словах.
— Я не знаю ничего более великого и благородного, чем судьба, которая уготована пролетариату, — говорил Жорес на съезде. — Он должен остановить зачинщиков конфликтов и навести удар виновникам убийств. Но нужно также, чтобы он никогда не позволил использовать себя в интересах более циничного народа против парода, который оказался бы безоружным.
