Это, конечно, было слишком. Цзян Цин явно противоречила «великому кормчему», считавшему, как мы помним, вопрос о Дэне «вопросом внутри народа». Мао, узнавший о ее выступлении от Хуа, разозлился. «Цзян Цин вмешивается слишком во многое, — написал он на докладе Хуа Гофэна. — Провела сепаратное совещание [руководителей] двенадцати провинций, выступила с речью»90.
Но Цзян, как известно, трудно было урезонить даже Мао Цзэдуну. Несмотря на запрет склонять имя Дэна в печати, леваки под ее руководством начали быстро составлять антидэновские сборники: «Выдержки из выступлений Дэн Сяопина», «Сопоставление выступлений Дэн Сяопина с указаниями Маркса, Ленина и Председателя Мао», «Сопоставление выступлений Дэн Сяопина с моральными догмами Конфуция и Мэнцзы» и «Сопоставление выступлений Дэн Сяопина и вождей оппортунизма». Они даже начали снимать документальный фильм под названием «Решительно выступать против Дэн Сяопина». В марте Дэна вместе с семьей заставили переехать из роскошного особняка в более скромное жилище.
Кампания борьбы с «правоуклонистским поветрием пересмотра правильных оргвыводов» соединилась с критикой Дэна в одно пропагандистское движение. На заводах, в учреждениях и «народных коммунах» проводились массовые собрания, на которых вновь поносили старого «каппутиста». Но на этот раз многие участники шоу отделывались какими-то стандартными фразами. Чувствовалось, что в народе новая акция не вызывает поддержки. Ведь Дэн, напомним, воспринимался как законный преемник Чжоу. Никакой Хуа Гофэн не мог его заменить. Как же можно было ругать человека, осененного благодатью только что скончавшегося любимого премьера? Тем более что с именем Дэна простые китайцы связывали упорядочение в экономике и борьбу со всем надоевшей левацкой групповщиной. Критика Дэна, таким образом, была обречена на провал.
А вскоре значительная часть населения вообще перестала в ней участвовать. По Пекину и другим городам поползли слухи, что премьер Чжоу скончался, пав жертвой ненавидевших его леваков. В марте во многих местах появились дацзыбао против «группы четырех». Настоящий взрыв недовольства вызвала статья в шанхайской «Вэньхуэй бао», намекавшая на то, что Чжоу, как и Дэн, — «каппутист» и именно он-то помог последнему подняться наверх после опалы. В Нанкине сразу же появились листовки, призывавшие население к выражению протеста. Почти 40 тысяч местных студентов вышли на демонстрацию. Но их разогнала полиция. Об этом немедленно узнали в Пекине. И тогда на Тяньаньмэнь, к возвышающемуся на ней памятнику народным героям, стали приходить люди, чтобы возложить в память Чжоу Эньлая букеты и венки, а деревья по всему периметру площади украсить вырезанными из белой бумаги цветами (белый — цвет траура в Китае). Приносили и дацзыбао с осуждением женщин-правительниц, таких, например, как Индира Ганди и Цыси. (Имя Цзян Цин не упоминалось, но все понимали, кого на самом деле имели в виду авторы.)
Это движение развивалось стихийно в течение двух недель, и наконец 4 апреля, в традиционный День поминовения усопших в Китае, площадь оказалась запруженной народом. Все были возбуждены, тут и там слышались крики: «Защитим премьера Чжоу ценой собственной жизни!», «Да здравствует великий марксист-ленинец Чжоу Эньлай!», «Долой всех, кто против премьера Чжоу!». Многие пели «Интернационал»91.
Цзян Цин и ее приближенные были напуганы. Они, разумеется, опасались массового стихийного движения. Вечером 4 апреля на экстренном заседании Политбюро они провели решение убрать все венки и цветы и подавить несанкционированный митинг. Хуа Гофэн поддержал их. Е Цзяньин и Ли Сяньнянь на заседании отсутствовали «по болезни». «Вылезла группа плохих людей», — заявил Хуа, до сих пор исполнявший, помимо прочего, обязанности министра общественной безопасности. А мэр Пекина У Дэ добавил: «Это выглядит как заранее спланированная акция. В 1974–1975 годах Дэн Сяопин подготовил бóльшую часть общественного мнения… Нынешние события готовились Дэн Сяопином в течение долгого времени… [Их] характер ясен. Это контрреволюционный инцидент»92.
Пятого апреля против демонстрантов была брошена полиция, но встретила сопротивление. Всех возмутило, что полицейские стали убирать и ломать венки. Тысячи людей начали кричать: «Верните наши венки!» Возникли потасовки, какие-то люди подожгли одно из зданий на площади и полицейские машины. Только ценой больших усилий бунт удалось подавить. Десятки демонстрантов были арестованы.
О «контрреволюционном мятеже» Мао Цзэдуну доложил Юаньсинь, разумеется, «объективно». Всю вину за народные выступления он возложил на Дэна, сравнив его со знакомым нам венгерским премьером-бунтарем Имре Надем, а протестующих — с участниками антикоммунистического восстания в Будапеште 1956 года. «Великий вождь» одобрил подавление мятежа, наложив резолюцию на доклад племянника: «Боевой дух высокий; это прекрасно, прекрасно, прекрасно»93.
Днем 6 апреля к Мао зашла Цзян Цин, сообщившая ему ужасные подробности о сожженных машинах, погромах и т. п. А потом заявила: «Их [мятежников] главный закулисный заправила — Дэн Сяопин, я его обвиняю. Предлагаю исключить Дэн Сяопина из партии»94. Мао поднял на нее глаза, долго смотрел, но ничего не ответил. А на следующий день, еще раз встретившись с племянником и выслушав его новый доклад, хриплым голосом дал директиву: «На основании этого лишить Дэн Сяопина всех должностей; оставить его в партии; понаблюдать, каким будет эффект». Помолчав, продолжил: «На этот раз [мы имеем], во-первых, столицу, во-вторых, Тяньаньмэнь, в-третьих, поджоги и драки. Эти три вещи хороши. Характер изменился. На основании этого — выгнать!»95
В тот же день он назначил Хуа Гофэна первым заместителем Председателя ЦК и теперь уже официальным премьером Госсовета. Через три недели, будучи уже не в силах говорить, он напишет этому своему последнему преемнику: «Иди медленно, не волнуйся. Следуй прежнему курсу. Когда ты делаешь дело, я спокоен». А еще через два месяца добавит: «Главное внимание уделяй внутренним проблемам страны»96.
Назначение Хуа не могло, конечно, понравиться Цзян Цин и другим левым радикалам, но устранение Дэна настолько их обрадовало, что заставило на время забыть об этой «маленькой» неприятности. С таким увальнем, как Хуа, справиться, казалось, было легко.
Цзян и другие радикалы ликовали, а большинство пекинцев скорбели. И в знак молчаливого протеста люди стали выставлять в окнах домов бутылочки. Как мы знаем, при ином написании иероглифа пин имя «Сяопин» может означать «маленькая бутылка». Иероглиф же тай в слове чуаньтай («подоконник») переводится как «вершина». Выставляя бутылочки в окнах домов, противники «группы четырех» хотели тем самым сказать: «Дэн Сяопин все еще на вершине!» В то же время в моду у мужчин вошла короткая стрижка «ежик» (сяо пинтоу), так как при желании это название можно перевести как «Сяопин во главе» (иероглиф тоу означает «голова»).
