Не так:
«Кульминацией увлекательного праздника стало театрализованное представление…»
«Зрители стали свидетелями торжественного свадебного ритуала…»
А так:
«Самым главным в веселом празднике оказался спектакль на открытом воздухе…»
«Народ увидел, как торжественно „игрались“ в древней Латвии свадьбы…»
Подумайте сами: делятся ли праздники на «увлекательные» и «неувлекательные»? Бывают ли «не театрализованные представления»? Приятно ли звучит тут многим непонятное слово «кульминация» (по-латыни оно означает просто «подъем»). Наконец, разве зрителей кто-либо «допрашивал» о свадьбе, что их понадобилось именовать «свидетелями»? Тем более что каждый «зритель» уже сам по себе «свидетель»…
Оговорюсь: не следует вовсе запрещать канцелярские термины и обороты. В учрежденческих бумажках они, может быть, и не мешают, а помогают пониманию их содержания… Да и в обиходной речи почему не применить иной раз в насмешку или в шутку тот или другой канцеляризм: «А засим разрешите облобызать вашу ручку…» Прозвали же когда-то черносотенную газету «Новое время» чисто канцелярским (оно стало уже и лакейским) выражением: «Чего изволите?» — да ведь как оно к ней прилипло!
Но в целом канцеляризация обиходной и литературной речи является одной из самых неприятных ее болезней. Культуре речи она прямо противоположна. Она — заразительна: я не поручусь, что и в этой моей книжке не попались отдельные канцеляризмы, Давайте следить за собой, чтобы их избегать.
ШТАМПЫ, ШТАМПЫ, ШТАМПЫ
Штампами мы зовем разные приборы, неизменные по форме и дающие множество одинаковых отпечатков.
У языко- и литературоведов «штамп» — оборот речи или словечко, бывшее когда-то новеньким и блестящим, как только что выпущенная монета, а затем повторенное сто тысяч раз и ставшее захватанным, «как стертый пятак». Слово «мороз» — отличное русское слово. Выражение «мороз крепчает», казалось бы, нельзя ни в чем упрекнуть. Но вот у А. Чехова провинциальная дамочка от нечего делать пишет скучнейшие романы; чаще всего они начинаются так: «Мороз крепчал».
Читатели Чехова встречали столько произведений, начинавшихся с «мороз крепчал», что им из этих двух слов сразу же делалась ясной бездарность губернской «интеллектуалки»: она и думала и писала штампами.
Прошло сто лет, но и сегодня мы грешим по этой части. Кто-то, чуть ли не А. Н. Толстой, уронил где-то выражение: «ее широко распахнувшиеся глаза», и оно показалось читателям выразительным. А теперь в моей картотеке 33 карточки с «распахнутыми глазами»; видеть это сочетание слов стало так же неприятно, как грызть таблетку сахарина.
Кто-то когда-то первый написал вместо «цветИстый» (ярко окрашенный, радужно-пестрый) похожее словцо: «цветАстый». Раньше оно имело отличное от первого значение — затканный или запечатанный крупными яркими цветами, как старинная цыганская шаль.
Слово подхватили, но употреблять его стали уже взамен «цветистый». Оно стало штампом, да еще с неточным значением. Вот сравните:
«Сварочное пламя — это… цветастая… капризная стихия…»
Что, на пламени нарисованы цветы?
«Не позорить его… старым костюмом и цветастыми носками».
«Цветастые картинки висели на всех стенах…»
Сомнительно, чтобы на всех были написаны только цветы!
«Конвент уже кажется сном — цветастым, беспорядочным…»
«Цветастые бабочки, аборигены земли…»
Я храню еще 76 карточек с примерами на это злополучное слово. Лишь на одной значится:
«Она накинула на себя старинный цветастый платок».
Тут — все на месте. А вот — «цветастый сон о конвенте»… Штамп! Осторожно: штамп! Берегитесь штампа!
То же скажу о глаголе «смотрится» в значении «производит приятное впечатление, хорошо выглядит». Вот вам несколько цитат:
«Точечные дома в зелени смотрятся веселей».
«Ворсистая ткань на гладкой… смотрится очень современно».
«Воронцовский дворец лучше всего смотрится с палубы прогулочного катера».
«Молодой человек в джинсах смотрится, конечно, интереснее…»
«„Ну, и как она?“ — „Ничего… В общем — смотрится!..“»
Вот если вы прямо поставите мне вопрос: что такое культура речи? — я вам отвечу: «Эти пять предложений — весьма типичное языковое бескультурье»..
В дореволюционное время существовал тип людей, которых А. Блок зло назвал «испытанными остряками». Они «не лезли за словом в карман». Вместо «красиво» они восклицали: «Достойно кисти Айвазовского!» Желая передать неопределенное ощущение сходства, говорили загадочно: «Да так… Вроде Володи!» Своих жен именовали в лучшем случае супругами, а то и «моя прекрасная половина».
Нет, теперь уже никто не скажет: «вроде Володи». Никто не напишет всерьез: «мороз крепчал». Но я знаю множество людей, у которых поминутно срываются, устно и письменно, современные штампы. Есть литераторы, не стыдящиеся в десятитысячный раз писать: «Погромыхивая на стыках, поезд подходил к станции». Есть просто граждане и гражданки, для которых, скажем, слово «эрудированный» означает все похвальное: «Такой, знаете, эрудированный: так одевается — зарубежное производство!»
Находятся люди, которые даже печатно защищают штампы: они-де «экономят» силы и время журналистов, да и читатель, привыкнув к ним, легче и лучше воспринимает написанное.
Это — казуистика. Есть, бесспорно, жизненные ситуации, где без штампа обойтись трудно. «Дорогая Верочка!», «Многоуважаемый Петр Николаевич!» в начале писем, или: «Целуем, желаем всего лучшего…» — в их конце повторяются в миллионах и сотнях миллионов поздравительных писем. Но и тут человек с чувством слога и стиля постарается как-нибудь «соригинальничать»: «Я хочу поздравить вас, Верочка, свет очей моих!», или: «Ну, старый добряк, Петр Николаич, как живешь?» Чуть-чуть нарушен штамп, и уже чуть-чуть легче дышится…
УПАКОВОЧНЫЙ МАТЕРИАЛ
Этот заголовок изобрел не я. Так определял разные пустые слова, которыми многие из нас не то что любят, а не могут не уснащать свою речь, многократно и благодарно помянутый мною Л. В. Щерба.
Вслушайтесь в речь окружающих, и вы удивитесь — какая в ней уйма совершенно ничего не означающих полуслов, полумеждометий, так сказать, «словоидов», вроде бы призванных украсить речь, но чаще ее лишь уродующих. Конечно, бывают такие «словоиды» почти художественного характера. Вспомним дядюшку Ростовых из «Войны и мира» с его затейливым: «Чистое дело, марш!», выступавшим чуть ли не в половине его предложений. Не забудем и старика слугу из произведений другого Толстого, Алексея Константиновича: этот в затруднительных случаях, чтобы протолкнуть следующую фразу, повторял еще более причудливую формулу: «Тетка твоя подкурятина!»
