Князь выехал из Ранненбурга 16 апреля. Сопровождавший княжеский поезд лейтенант гвардии Преображенского полка Степан Крюковской должен был содержать Меншикова в полной изоляции.
Крюковской отправлял краткие донесения о продвижении к пункту назначения. 21 апреля сухим путем прибыли в Переславль-Рязанский, откуда до Соли Камской двигались водою. Чем дальше от центра России, тем реже он отправлял рапорты. 5 мая он донес, что Меншиков доставлен в Нижний Новгород «з женою, с сыном и дочерьми и служителями». Следующий рапорт, написанный в Лаишеве, датирован 18 мая: «…и при мне Меншиков с сыном, дочерьми и служителями». Супруга в этом перечне отсутствует, но вместе с тем отсутствует и донесение о ее смерти. Вряд ли Крюковской не сообщил об утрате одной из ссыльных. Скорее всего, донесение о смерти Дарьи Михайловны не сохранилось – она умерла между 5 и 18 мая. По свидетельству современников, она похоронена под Казанью. Дореволюционный путеводитель по Волге среди достопримечательностей упоминает часовню, воздвигнутую на месте захоронения Дарьи Михайловны.
Потеря любимой супруги, надо полагать, усугубила переживания князя. Но Крюковской времени на эмоции не отпускал – бурлаки продолжали тянуть барку и доставили ее вместе с пассажирами в Соль Камскую 24 июня. Следующее донесение Крюковской отправил из Тобольска. Он извещал, что 15 июля передал ссыльного губернатору князю Долгорукому.[449]
Подневольное путешествие Меншикова в Березов и его жизнь в нем официальными документами не отражены: в фондах Тобольской губернской и Березовской уездной канцелярий их не сохранилось. Любопытные детали о жизни Меншикова и его семьи в Тобольске и Березове приводит Вильбоа, но достоверность их крайне сомнительна.[450]
Повествование Вильбоа венчает сюжет о возвращении Александры и Александра Меншиковых из ссылки: «В описях имения и бумаг Меншикова нашли, что у него находились значительные суммы в банках Амстердамском и Венецианском. Русские министры неоднократно требовали выдачи сих сумм на том основании, что все имение Меншикова принадлежало правительству русскому по праву конфискации. Но требования не были исполнены, ибо директоры банков, строго следуя правилам своих заведений, отказывались отдать капиталы кому бы то ни было, кроме того, кто положил их, и отдали их тогда только, когда утвердились, что наследники Меншикова были на свободе и могли распоряжаться своим достоянием. Полагали, что сии капиталы, простиравшиеся более нежели на полмиллиона рублей, обращены были в приданое княжне Меншиковой и что сему обстоятельству юный князь Меншиков одолжен был местом штабс-капитана гвардии и получил пятидесятую часть недвижимых имений, коими владел его отец».[451]
В своем месте мы обращали внимание на неточности в сочинении Вильбоа. В целом о его мемуарах можно сказать так: чем дальше от столицы происходили события, тем менее у него достоверно их описание. Совершенно очевидно, что сведения о жизни Меншикова в Ранненбурге и Березове Вильбоа мог почерпнуть только от вторых или даже третьих лиц. Вымыслы и домыслы автор мемуаров дополнил собственными измышлениями. К сожалению, далеко не все им написанное можно проверить, а поэтому вычленить легендарное из достоверного затруднительно.
Версия Вильбоа о возвращении детей Меншикова из ссылки тоже сомнительна. Если бы Меншиков имел вклады в иностранных банках и эти вклады достались Александре в качестве приданого, когда она выходила замуж за Густава Бирона, то об этом непременно бы написал Александр Меншиков-сын в челобитной императрице Елизавете, о которой было сказано выше. Но в челобитной о вкладах ни слова. Между тем историки, опираясь на Вильбоа, перенесли сообщаемые им сведения на страницы своих исследований.
Что касается прочих сюжетов в анекдотах Вильбоа, то они изобилуют таким количеством сменяющих друг друга драматических ситуаций, что их нагромождение ставит под сомнение достоверность всего построения автора.
Скончался Меншиков 12 ноября 1729 года. Бывшего генералиссимуса и адмирала без пушечной пальбы и торжественных церемоний похоронили у церкви, которую он срубил.
Падение Меншикова произошло в то время, когда он достиг наибольшего могущества, славы и богатства. Все это баловню судьбы досталось шутя. Будто бы шутя он и расстался с тем, что имел. В опале он сохранил то, что не в силах были отнять у него противники, – самообладание и оптимизм. Он стоически переносил ссылку. Поверженный, он не обращался с просьбами к победителям. Кончал он жизнь с топором в руках, с чего начинал свою умопомрачительную карьеру. Умению владеть топором он обучился на Саардамской верфи. В Березове эти навыки пригодились ему, чтобы срубить церковь.
Попытка объяснить падение Меншикова была предпринята еще современниками события. В фонде Походной канцелярии князя Меншикова хранится сочинение с перечислением всех прегрешений князя, которые, по мнению автора, обусловили его ссылку. Сразу же оговоримся, что анонимный автор, несомненно иностранец, располагал абсолютно недостоверными сведениями, скорее всего, слухами, ходившими в столице, досужими разговорами, лишенными всякого вероятия. Тем не менее и слухи, несмотря на свою нелепость, представляют известный интерес, ибо отражают восприятие современниками совершившегося. Оно в первую очередь потрясло князя и его семью, но не оставило равнодушным и население столицы.
В представлении анонима светлейший выглядит исчадием ада, средоточием всех возможных пороков, виновником многих преступлений, как совершенных, так и им задуманных.
Начнем с того, что заявление о симпатиях, проявляемых народом к бывшей царице Евдокии Лопухиной, относится к числу вымыслов анонима, – память о ней за тридцатилетнее пребывание в заточении давно выветрилась. О ней царь напомнил подданным в 1718 году, но указ представлял инокиню-блудницу в столь неблаговидном свете, что она своим поведением не могла вызвать ничего, кроме осуждения. Аноним, далее, всю вину за то, что царевич Алексей и бывшая супруга Петра были «жестоко» содержаны, возложил на Меншикова, поскольку царь установил режим их существования с его совета.
Петр будто бы склонен был перевести Евдокию «из тесного сохранения или темницы в другое веселое место или местность», но князь в интересах своей безопасности убедил его не делать этого, так как «из народа многие ей, принцессе, склонны».
Верно, что Меншиков не питал нежных чувств ни к Евдокии, ни к ее сыну. Но столь же верно и другое – условия содержания бывшей царицы определял не Меншиков, а царь – он распорядился отправить бывшую супругу в Новоладожский монастырь еще во время своего пребывания в Москве, тогда, когда Меншиков находился в Петербурге. Светлейший являлся всего лишь исполнителем царской воли, поскольку монастырь находился на территории, подвластной петербургскому губернатору. Документы свидетельствуют о противоположном – после смерти Петра режим содержания «известной персоны», то есть Евдокии, был облегчен. Правда, указ на этот счет исходил от императрицы, но совершенно очевидно, что его никогда бы не издали и тем более не претворили в жизнь, если бы он противоречил интересам Меншикова. Указ повелевал «известную персону пищею довольствовать, чего когда пожелает», разрешив расходовать на дневной рацион по одному рублю. Кроме того, велено выдавать на одежду и обувь по 100 рублей в год. В январе 1726 года было отправлено распоряжение капитану Маслову, командовавшему караулом: «Извольте на пищу содержащейся известной персоне покупать крупитчатую добрую муку и держать папошники и пирошки и протчее кушанье ежедневно хорошее». Лицо, отдавшее это распоряжение, интересовалось еще одним вопросом: «Имеется ль при ней для держанья кушанья хорошей повар».
