Взяли ее, гитару Визбора. Хулио поет и Володя, Хулио и Володя. Тот, значит, стал стучать по своей гитаре. Хорошо играл! Володя подзавелся, стал тоже петь и стучать, и вдруг... На наших глазах вот эта гитара Юрия Визбора... Володька ударил по ней, и что-то взорвалось. Бум! Струны, дека — врассыпную! И — пауза... Мы это — в совочек, в сумочку. И заносим Юрию Визбору: «Юра, прости!..» Такого количества отборного мата, нецензурных слов и выражений, я не слышал от Визбора ни до, ни после этого случая!
Что делать? Приходим на следующий день: «Юра, мы тебе восстановим гитару!» И мы с Володей поехали на Неглинную улицу. Там тогда магазин был музыкальный. А купить гитару нельзя было, только —* по большому блату. Чтобы приобрести гитару, если они были в продаже, надо было еще и очередь отстоять! Мы зашли в магазин, представились, ребята нас узнали. Я говорю: «Ребята, дайте нам гитару!» И они дали нам две гитары. Одну мы отдали Визбору, а вторая осталась у нас, за 9.60».
Надо признаться, что сам Никита Сергеевич не часто рассказывает о своем знакомстве и общении с поэтом или выступает с воспоминаниями о нем. Сложно сказать о причинах этого, но виновата здесь, вероятно, банальная занятость, загруженность Михалкова творческими, общественными и личными делами и планами. Поэтому пока приходится довольствоваться той информацией о его отношениях с Владимиром Высоцким, которую удалось почерпнуть в интервью режиссера и публикациях о его жизни и творчестве.
Об одной из встреч с поэтом Никита рассказал в беседе с писателем Александром Минчиным: «...Итак, я должен был идти в армию 21 октября мой день рождения, исполнялось 27 лет, а после этого по закону уже в армию не брали. Я должен был пойти в кавалерийский полк при «Мосфильме». Я уже готовился к «Свой среди чужих...» Приехал на городской сборный пункт, колючая проволока, КПП, забор... Потом кончается забор — идет лес, и с этой стороны может кто угодно зайти, кто угодно. Совсем как в России! Привозят два ящика водки. Делать нечего, пьем. Сопровождавший меня господин напивается вусмерть и обнаруживаю я его в туалете с раскрытым портфелем, и военный билет мой трепещет — в сортире, в писсуаре. Я вынимаю этот военный билет. Возникает первое искушение, вот сейчас я его спускаю в унитаз — и все, нет никакого призывника, копии в военкомате нет — как не существовало. Мне надо было только до дня рождения продержаться. Но тут гены предков сработали, сказали: нельзя этим пользоваться, дурно. Я высушил свой билет... Короче, этот парень сопровождающий, который совершенно уже очумел от всего этого: каждый день, в жару, пить, говорит: «Я тебя прошу, уходи!» Мы садимся в автобус и едем на Таганскую. Я ему говорю: хочешь с Высоцким познакомлю? Он не верит и... ругается. Иди ты! Я захожу в Театр на Таганке со служебного входа и спрашиваю: «Володя есть Высоцкий? Позовите, пожалуйста». Его зовут, он спускается, я говорю: «Володь, меня в армию забирают, спой нам что-нибудь». И Володя спускается с гитарой и начинает петь, потом послал за бутылкой водки...»
В другом похожем интервью— кинокритику Виктору Матизену, специально данном Михалковым для фотоальбома «Никита», — режиссер несколько по-иному вспоминает историю знакомства «сопровождающего его господина» с Владимиром Высоцким: «Потом, не помню почему, мы с ним (с сопровождающим. — А. П.) проезжали мимо Театра на Таганке, и я решил его с Высоцким познакомить. Вызвал Володю, говорю: «Меня в армию забирают...» Взяли водки, закрылись, и Володя нам пел на черном ходу. Опекун мой опять накушался и плакал...»
Высоцковед Виктор Бакин на страницах книги о поэте — об этом же: «1972. В этом году под весенний призыв для охраны страны попал 27-летний Никита Михалков. Чтобы хвастануть перед военкомовским собутыльником знакомством с Высоцким, великовозрастный призывник притащил его на «Таганку». Вызвал Владимира через служебный вход: «Володь, меня в армию забирают, спой нам что-нибудь». При всем, мягко говоря, сдержанном отношении к Михалкову Высоцкий принес гитару и пел...»
Итак, как уже известно читателю, и, судя по обращению Михалкова к Высоцкому, они не первый год приятельствуют (вспомним «вечеринку» с участием обоих и Хулио, сына главы чилийской компартии Луиса Корвалана!) Но действительно, почему такое лакейское поведение по отношению к Никите со стороны поэта? Ясно, что Михалков хвастался перед опекуном знакомством с Высоцким, но Владимир не только не одернул хвастуна, но и стал ему «прислуживать»: ушел с репетиции, стал петь им и пить с ними... Два варианта развития событий: или Высоцкий действительно считал Никиту другом, и не мог отказать ему с приятелем в просьбе спеть, дабы не обидеть их своим отказом, или же просто не хотелось присутствовать в театре, а было желание выпить... Во второе верится меньше.
Но и в первом варианте невольно засомневаешься, ознакомившись с отрывком из книги воспоминаний о поэте приятеля Владимира Высоцкого, переводчика Давида Карапетяна: «Терпимость Высоцкого удивляла. Он явно чурался роли арбитра, считая, видимо, что талант искупает многое. На моей памяти он только однажды высказался резко об известных деятелях искусства, и то, когда был в подпитии. В 1974 году я впервые услышал от него осуждение оппортунизма других: «Они оба, оба всеядны — и Никита, и Андрон». Речь, понятно, шла о славных «братьях-разбойниках» Никите Михалкове и Андроне Кончаловском».
С годами у Владимира Семеновича произошла естественная переоценка ценностей, и, что вполне естественно, изменилось отношение к Михалкову не только как к личности, но и к его кинематографическому творчеству...
На мой взгляд, слова Карапетяна о Высоцком «он чурался роли арбитра, считая, что талант искупает многое» прекрасно объясняют поведение поэта при встрече с Никитой Михалковым и его армейским опекуном в мае 1972 года...
Из тех же воспоминаний Давида истекает и понимание того, почему Владимир Высоцкий так, мягко говоря, иронично отозвался об одном из визитов в свой дом Никиты Михалкова. Визит этот ярко описан в воспоминаниях о поэте кинорежиссера Станислава Говорухина.
В 1975 году уже довольно тесное знакомство Михалкова с Высоцким перерастает в соседство: они въезжают в новый, только что построенный «кооперативный» дом на Малой Грузинской улице в Москве и поселяются в квартирах, находящихся в одном подъезде...
Итак, отрывок из эссе Станислава Говорухина «Такую жизнь нельзя считать короткой», одного из самых лучших и правдивых воспоминаний о Владимире Высоцком: «Сидели мы как-то на кухне, пили чай. Зашел на огонек Никита Михалков, сосед по дому. Заглянул на минутку, а просидел час-полтора. Рассказал об Иране — он только что вернулся с Тегеранского фестиваля. Не могу вспомнить, о чем конкретно он говорил, помню только, что слушать было безумно интересно. К тому же весь рассказ был окрашен добрым юмором. Мы с Володей сидели раскрыв рты. Наконец Никита попрощался и ушел. Володя сказал:
