4
16 апреля 1918 года в Острогожске Снесарев делает первую запись в «царицынском» дневнике: «Рассказали мне: в Ольховатке (около Старой Калитвы) был бунт против реквизиции…»
Через два года в самой Старой Калитве не бунт, а настоящее восстание заполыхает, и сколько взаимной жестокости будет там, и расскажут ему об этом на Соловках мятежные земляки-колесниковцы, иные из них позже будут судимы ещё как фёдоровцы — сектанты, глава которых Фёдор Рыбалкин призывал на безбожную власть все кары небесные и обещал, что Москва в скором времени провалится в тартарары, а столицей России станет Новый Лиман — ничем не примечательное село Воронежской губернии.
А Корнилова уже не было в живых. Корнилов, с отчаянной бессмысленностью бросивший войска на Екатеринодар, после двухдневного неудачного штурма решивший самолично вести войска в наступление, незадолго перед тем был убит осколками снаряда, выпущенного из пушки красных со стороны такого близкого, такого далёкого и недостижимого Екатеринодара.
Корниловский Ледяной поход, словно предельно натянутая звенящая струна, оборвался с гибелью белого вождя. Но будущее Ледяного похода ещё только начиналось. Этот жертвенный порыв русской молодежи, юных гимназистов, юнкеров, кадетов, молоденьких офицеров не мог не остаться незамеченным в России и мире. Он отсвечивал сиянием великомученичества. Кто-то из военачальников, кажется, Краснов, считал его по самоотверженности выше даже суворовского Альпийского похода.
Известный русский, а затем ещё более известный советский писатель в книге «Восемнадцатый год» сказал о нём: «Белые нашли в нём впервые свой язык, свою легенду, получили боевую терминологию — всё, вплоть до новоучреждённого белого ордена, изображающего на георгиевской ленте меч и терновый венец».
Да, это была пора, которая соответствовала первой части горестно выдохнутого Шульгиным признания, в котором в конечной оценке движения белых свет и мрак, добро и зло неразделимо слились: «Белые начали своё дело как святые, а закончили как разбойники».
Снесарев ещё перемогается в Острогожске, а его знакомые и даже друзья — обречённые смельчаки из офицерского корпуса — идут с винтовками на штурм красного бронепоезда, бронированного угрюмого безоконного чудища с амбразурами для пушек и пулемётов.
В красных бронепоездах — и наивные борцы за царство справедливости, и пьяная матросня и солдатня, и в безопасном удобстве меньшевистски-большевистски всероссийский военный руководитель Троцкий… Писатель Всеволод Иванов даже воспел один из этих бронированных составов в романе «Бронепоезд 14–69». Писатель Андрей Платонов тоже любил паровоз, но о бронепоезде нашёл жёсткие слова: «…казачий отряд начал тонуть в снегах и был начисто расстрелян с бронепоезда».
Краснов среди «красных» знакомых Корнилова не называет Снесарева — тот ещё в Острогожске.
О других же пишет: «Вряд ли Корнилов мог допустить, что его товарищи по академии Незнамов, Балтийский, Лебедев, Раттэль, Бонч-Бруевич станут преподавать основы стратегии Лейбе Бронштейну… или что… Брусилов и его ближайшие начальники на войне Клембовский, Зайончковский, Парский, Сытин, Гутор и другие всю силу своего образования и ума положат на формирование Красной армии в противовес его Добровольческой армии».
Но большевикам надо было или срочно создавать армию или отдавать власть. Последнюю же они не для того захватывали или, скорее, подбирали, чтобы кому бы то ни было её отдать. Их декрет о мире среди западных союзников по Антанте не сработал. Тогда большевики пошли на сепаратные переговоры с Германией — переговоры неумные и дипломатически беспомощные. Не приняв требований Германии поступиться ста пятьюдесятью тысячами квадратных километров былой Российской империи, прервав переговоры, не имея единства на верхах, и даже среди главной двоицы, пытаясь защититься… декретом «Социалистическое Отечество в опасности». Не сумев воспрепятствовать договору германского правительства с украинской Центральной Радой, всюду теснимая германскими войсками, большевистская власть, подписав в марте 1918 года невыгодный, унизительный Брестский договор, обязывалась увеличить «отказную» территорию семикратно, демобилизовать все войска, уплатить Германии контрибуцию в шесть миллиардов марок.
На экстренно собранном Седьмом партийном съезде решено было перейти к всеобщей мобилизации. Вводилась всеобщая воинская повинность. Был создан Высший военный совет (впоследствии Реввоенсовет республики) для руководства действиями и организацией армии, учреждены комиссариаты по военным делам. Выборность командного состава отменялась.
На Восьмом партийном съезде разгорелись страсти по вопросу о старых военных специалистах — реальных знатоках военной теории и практики. Высказывалось мнение отвести военспецам роль консультантов, а командных постов им не доверять. Но сошлись на том, что «мы без военных специалистов и старых кадровых офицеров, не имея своего командного состава, не имея за душой ничего в военном отношении, не обойдёмся в деле организации армии».
В апреле по зовущей телеграмме Бонч-Бруевича, военного руководителя Высшего военного совета, Снесарев едет в Москву, куда из Петрограда перебралась Совнаркомом вызванная из Могилёва Ставка Верховного главнокомандующего — генералы ГС. Лукирский, К.И. Величко, А.С. Гришинский, Н.И. Раттэль, А.А. Сулейман, М.М. Загю… В Совнаркоме было принято решение о создании военных округов: Московского, Ярославского, Беломорского, Орловского, Приуральского, Приволжского, Северо-Кавказского.
Клич «Социалистическое Отечество в опасности!» (немцы наступают) привлёк многих из офицерского и генеральского корпуса на сторону новой власти. Они мыслили не политически, а геополитически.
Снесарев вспоминает о своих друзьях-товарищах здесь, в Острогожске, а много позже и в вагоне, который, наглухо примкнутый к железному поясу ссыльного состава, доставит его в Северные лагеря; вспомнит и возвратясь оттуда, незадолго до смерти, в 1937 году, уже смутно различая друзей, словно бы уходящих в туманы, откуда не возвращаются.
ЦАРИЦЫНСКОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ.
1918
Добирается Снесарев до Москвы, судя по дневнику, с крайними неудобствами, с пересадками, долгими часами простаивая в Лисках, Воронеже, на заворонежских узловых и крупных станциях. Едва ли не проще было дойти пешком.
Не может не поразиться глупости, безалаберности происходящего, когда, скажем, главковерх Антонов (Овсеенко), зачем-то пожаловавший в Острогожск, Лиски, занимает аж шесть вагонов, но не имеет ни штаба, ни карт: «Народу много, а толку нет… знающих — никого. При обороне нет ни орудий, ни пулемётов… а в тылу — бронированные поезда, новейшие орудия и пулемётов несть числа. Штабы катаются по всем направлениям… Игра в войну — самая страшная из игр».
