Давая своему источнику ответственные задания по пересъемке важнейших чертежей и документов по ракетной технике и пусковым установкам, американские разведчики обеспечивали его и соответствующей фототехникой. К тому времени малогабаритные аппараты «минокс», которыми пользовался еще Пеньковский, морально устарели и уступили место еще более миниатюрной фототехнике с уникальной оптикой, обладающей огромной разрешающей способностью. Еще больше удивлял внешний вид этой аппаратуры, которая маскировалась под совершенно безобидные бытовые предметы. Так, в январе 1975 года Плавин получил через тайник два фотоаппарата величиной с мизинец в виде... медицинского ингалятора. В то время такими незатейливыми приборами пользовались многие люди в целях профилактики насморка или лечения аллергии. Даже если очень долго крутить в руках этот пластмассовый, цвета слоновой кости, цилиндрик с закругленными краями, вес равно не догадаешься, что держишь великолепную фотокамеру с солидным запасом микропленки и чудо-объективом большой светосилы, которые так необходимы для фотографирования чертежей и машинописных документов.
На первых норах у Плавила возникали невероятной трудности проблемы с приемом радиопередач. Это была действительно кропотливая и трудоемкая работа. В заранее обусловленное время он, запершись один в комнате, настраивался на известную ему радиоволну и быстро-быстро записывал колонки пятизначных цифр, которые монотонно и нудным голосом специально для него передавал в эфир на немецком языке диктор из разведцентра во Франкфурте. Казалось бы, простое дело — слушай и записывай. Но какой напряженной и сложной оказалась эта работа! Мешали советские глушилки, которые забивали эфир, плавающий звук и затухание слышимости до неузнаваемости изменяли звучание знакомых немецких слов, а из-за потери волны зачастую пропадал существенный объем цифровой информации. Иногда он не успевал записывать и половины кодированного сообщения. Тогда несколько дней спустя в строго определенное время он слушал дублирующую передачу, стараясь восполнить имеющиеся пробелы.
В ответ на очередную жалобу своего агента о сложностях работы с радиоприемником американцы специально для него разработали, смонтировали и летом 1983 года передали ему через тайник уникальную радиоэлектронную приставку для ликвидации помех и улучшения качества работы бытового радиоприемника. Теперь Плавин мог осуществлять качественный прием радиопередач и почти всегда записывал всю звучащую для него в эфире цифровую информацию с первого раза. Ну, а для постороннего радиолюбителя, который, блуждая по УКВ-диапазону, мог случайно наткнуться на эту «разведывательную» волну, однообразная передача каких-то чисел не вызывала никакого интереса и была абсолютно непонятна.
После записи радиограммы для Плавина начинался другой этап ответственной и важной работы—расшифровка полученного текста с помощью заранее присланных американскими разведчиками кодовых таблиц и составление ответной шифровки. Для этого он использовал шифрблокноты—действительно небольшие блокноты размером пять на девять сантиметров и толщиной в два миллиметра. Здесь, на тонкой, легко растворимой, но весьма прочной рисовой бумаге, которую при необходимости можно легко съесть без каких-либо последствий для собственного желудка, давался ключ к расшифровке текста. Производя небольшие математические вычисления по только ему известному алгоритму, агент выяснял буквенное значение каждой переданной цифры, составлял буквы в слоги, слоги в слова, слова в предложения. Не зная ключа, расшифровать пятизначные колонки цифр практически невозможно. Это был действительно стойкий шифр с необычайно высокой степенью надежности. Конечно, и шифрблокноты и ключи Плавин на время передавал через своих кураторов криптографам КГБ. Лучшие специалисты-математики службы изучали эти уникальные материалы, выявляли закономерности шифровки и дешифровки, выясняли основные принципы и методологию разработки используемых американской разведкой шифров, определяли их стойкость, перспективные направления криптографической работы спецслужб США. В значительной степени это помогло в работе по дешифровке перехваченных сообщений ЦРУ, направляемых другим, еще не выявленным нашей контрразведкой американским агентам.
Не менее ответственным и важным для Плавина был последний этап работы. С помощью кодировочных таблиц, но форме и содержанию очень похожих на шифрблокноты, он составлял ответное письменное сообщение на подставной зарубежный адрес разведцентра, где докладывал о проделанной им «шпионской» работе. Затем симпатическими чернилами зашифрованная информация наносилась на лист обычной писчей бумаги или открытку, а поверх нее писался от руки незатейливый текст бытового содержания. Таким образом, на получение радиоинформации, ее расшифровку и составление ответа уходило несколько часов кропотливого труда. Но, как показала практика, игра стоила свеч, и все усилия агента были не напрасны.
В оперативной разработке, где ставки столь высоки, а информация просто бесценна, спецслужбы зачастую не брезгуют никакими, даже самыми изощренными и циничными средствами. Поэтому наша контрразведка во главу угла ставила интересы безопасности всех участников игры и в первую очередь Михаила Плавина, как главного и единственного исполнителя оперативного замысла.
— И все же, — обращаюсь я к полковнику ФСБ России Олегу Ковалеву, который вел разработку последние годы,—какова степень риска проводимой операции, и было ли у вас право на ошибку?
— Оперативная игра с любой спецслужбой мира, тем более с такой мощной, активной и агрессивной, как ЦРУ, всегда полна опасностей. Да, сегодня в США не сажают на электрический стул за разведывательную деятельность в пользу другого государства, но схлопотать пожизненное заключение вполне реально. К тому же, мы начинали игру практически в разгар «холодной войны», когда нравы и традиции в борьбе спецслужб были гораздо жестче и агрессивнее. И та, и другая сторона действовала по принципу—«око за око, зуб за зуб». Высылают американцы или англичане несколько представителей нашего дипломатического корпуса, которые, по их мнению, занимаются разведывательной работой, мы отвечаем тем же. В нашей обойме всегда было несколько человек из числа сотрудников посольских резидентур зарубежных стран, о которых мы четко знали, что они ведут противоправную разведывательную работу на территории Советского Союза, действуя под крышей дипломатического иммунитета. Арестовывают за границей нашего агента из числа местных функционеров —мы принимаем адекватные ответные меры. Так что любая угроза нашего оперативного провала очень часто перерастала в конфронтацию на межгосударственном политическом уровне. Именно поэтому даже небольшой прокол был чреват не только физической опасностью для нашего агента, но и большими политическими проблемами — нотами на уровне министерств иностранных дел, громкими политическими угрозами и заявлениями, шумихой в прессе и даже различными санкциями. С Плавиным было еще сложнее. Оп был гражданином СССР, и если бы американцы, заподозрив что-либо, организовали против него какую-нибудь провокацию, это гарантировало бы очень большие и неприятные проблемы. Вот и получается, что у нас не было права на ошибку.
