Капитан Кошкарев из роты отправился прямо к батальонному, а потом к полковому командиру. Не застав дома полковника Вадковского, Кошкарев оставил у него краткую записку о случившемся. Полковник же Шварц, выслушав словесное донесение, ограничился формальной фразой: «Наблюдать за порядком и ожидать утром дальнейших приказаний»… На следующий день, в 7 часов утра, Вадковский прибыл в роту его величества, приказал людям собраться, но вместо строгого разбора дела стал доказывать им важность вины их.
После 11 часов в полк прибыли бригадный командир великий князь Михаил Павлович и начальник штаба Гвардейского корпуса генерал Бенкендорф. Вместо того чтобы как-то понять происходящее, они традиционно стали требовать «выдать зачинщиков». Не выдали, а потому под предлогом встречи с корпусным командиром «государеву роту» завели в полковой манеж, арестовали, окружив павловцами, и вечером отконвоировали в Петропавловскую крепость. Тогда полк, взбудораженный известием «Государева рота погибает!» самочинно вышел на плац.
«Первый приехавший, Закревский[1697], сказал им, "что ему стыдно смотреть на них!".
— А нам, — отвечал вперед выступивший старый гренадер, на котором было пятнадцать ран, — ни на кого смотреть не стыдно!»[1698]
«Мы не бунтовщики, мы умрем за государя и за офицеров, но не хотим Шварца, ибо он — мучитель и действует вопреки повелениям государя»[1699].
В 4 часа утра генерал Васильчиков сам поехал к генерал-губернатору… и просил вступиться в это дело и поговорить с солдатами, сказав: «Солдаты вас любят, и, кроме вас, некому нам помочь». Граф тотчас поехал в полк и, войдя на площадь, обратился к солдатам: «Что это, братцы, так ли я вас привык видеть — в толпе и непослушании?» Нет сомнения, что если бы можно было заранее предвидеть приезд графа, то старший из присутствовавших на площади офицеров, произнеся магическое слово «смирно!», унял бы говор, тем более что люди сами желали слышать слова его и восстановили бы тишину. Но граф подъезжал к отдельным кучкам в темноте. Когда он говорил на одном месте площади, на другом, где не знали о его приезде, за общим говором нельзя было слышать слов его. На увещевания графа солдаты, снимая фуражки, отвечали, что они готовы перенести всякие наказания, какие угодно будет начальству на них наложить, но терпеть притеснений полковника Шварца не в состоянии, равно не могут построиться, потому что за нахождением роты его величества под арестом не к кому пристроиться.
Так сказано в полковой истории, но вот что сам Михаил Андреевич писал графу Аракчееву: «Вся площадь наполнена была солдатами. Люди все вообще были в шинелях и фуражках и без ружей. Многие тотчас меня окружили, но без шуму и с должным почтением, и на вопрос, почему они решились выйти из правил службы, отвечали пространным объяснением о жестоких обидах и притеснениях со стороны полковника Шварца. Выслушав некоторых, я советовал им быть спокойными и с полной доверенностью положиться на попечительность и справедливость начальства. На сие многие объявили, что они разойдутся, и я уехал»[1700].
Так ли поступал генерал в лучшие свои годы, когда, рискуя жизнью, увлекал за собой солдат в бою? А тут — ему «объявили», он поверил, успокоился, уехал…
«Все потеряли голову, особенно ввиду отсутствия государя, и если внимательно прочесть письма И.В. Васильчикова и графа Милорадовича, их донесения официальные, а также и частные письма, то легко убедиться, что начальство было не на высоте своего призвания»[1701].
В казармы никто не вернулся — полк принял решение идти вслед за государевой ротой в крепость. Поручик лейб-гвардии Финляндского полка Розен[1702] писал: «Вбежал ко мне посыльный из казарм: "Ваше благородие! Извольте спешить, полк собирается на набережной". Прибегаю к сборному месту — солдатам раздавали боевые патроны… Мы двинулись по команде, солдаты перекрестились, пошли по Гороховой улице, повернули в Малую Морскую и увидели, что Конногвардейский полк под начальством красавца А.Ф. Орлова с обнаженными палашами конвоирует семеновцев по Невскому проспекту. Наше назначение было также провожать Семеновский полк до Петропавловской крепости, но как полк шел не сопротивляясь и без оружия, то принятая предосторожность оказалась лишней и мы воротились в казармы наши. С этого дня боевые патроны не оставались на руках каптенармусов или в ротном цейхгаузе; за исключением пяти патронов из шестидесяти на каждого солдата все остальное сохранялось уже в полковом цейхгаузе»[1703].
Утром 19 октября в крепость прибыл граф Милорадович с командующим корпусом, пригласив также идти с собой дежурного генерала Закревского, в котором «накануне с удовольствием заметил особливое умение обходиться с солдатами.
«Граф Милорадович, увидя лейб-гренадеров у крепости, отослал их назад. В крепости с Закревским вместе пошел по казематам, куда солдаты размещены были, и зачали им говорить об их ошибке, но не так, как с бунтовщиками; уговаривали их к повиновению, и граф обещал им ходатайствовать за них у государя, снял от них часовых и поручил им самим смотреть за собой, объявив токмо, что они арестанты. — "Слушаем, ваше сиятельство, будем смотреть сами за собой, и ослушников не будет". — И в самом деле, никто за дверь не выглянул»[1704].
Вскоре уже Милорадович докладывал графу Аракчееву:
«Генералом Васильчиковым решено теперь отправить весь Семеновский полк по разным соседственным крепостям без ружей, но в виде команд с офицерами, которые, как оказалось, все нисколько не участвовали в предприятии солдат. Я со своей стороны нашел меру сию по обстоятельствам приличной, ибо оная сохраняет честь полка»[1705].
«Приняв сии меры, Васильчиков успокоил жителей, но сам покоен не был. Он чувствовал себя виновным, по крайней мере в неблагоразумии, и знал, что Милорадович не преминет довести до сведения императора все происшествие в истинном его виде. Первое потому, что граф, всегдашний защитник невинных, особенно воинов, свидетелей и сподвижников его славы, и потому еще, что Милорадович личный соперник Васильчикову, который своими происками успел заступить его место в начальстве гвардии.
Васильчиков знал, что граф писал уже к императору, и решился попробовать пожертвовать всеми, чтоб оправдать только себя»[1706].
Интересная подробность насчет начальствования в гвардии…
Окончательно решить судьбу своего любимого полка мог только Александр I, находившийся в то время на конгрессе в Троппау. Курьером к нему был направлен ротмистр лейб-гвардии Гусарского полка Чаадаев[1707], адъютант Васильчикова.
