И все же, как только наверху обед или завтрак — она там. Снова разговаривала, объясняла, что нехорошо это, пыталась призвать на помощь самолюбие. И вот вчера, после того, как мы позавтракали, приходит Берта Львовна и приглашает Галю завтракать к себе. Галя умоляюще смотрит на меня. Я — с удивлением на нее: ведь ты только что ела?
А она в ответ:
— Ну что же я ела… одно яичко…
Берта Львовна:
— Ну, вот и пойдем: у меня рисовая каша, сгущенное молоко (!), пойдем скорее.
Галя опять смотрит на меня, видит, что я рассержена, краснеет, на глазах появляются слезы. Я пожимаю плечами, она некоторое время мнется, а потом идет. Была она сыта, перед приходом Берты Львовны отказалась доедать простоквашу, а яйцо ела без хлеба.
Можно найти всему этому невинное объяснение: там дети и с ними есть веселее. Но у меня из головы не выходят слова: «Ну, что же я ела… одно яичко…»
Очень противно.
* * *
Обе — и Саша, и Галя — выглядят чудесно: Саша смуглая, Галя румяная. Сашу остригли, она подурнела, очень похожа на жука. Галя, напротив, похорошела. Блондинка с карими глазами и очень длинными ресницами. И ямочкой на щеке.
Галя очень гордится мною. Когда я играю с детьми, или читаю им, или бегаю, она на всех смотрит почти победоносно и старается подчеркнуть наши родственные отношения. Ведет себя гораздо лучше, чем в Москве, спокойнее. О лагере и слышать не хочет. Если бы только не эта история с Бертой Львовной…
* * *
Саша:
— Мама, мне немцы всю спину покусали.
Речь идет о комарах. Все неприятное привычно связывается ею с немцами.
Ей тут хорошо. Не плачет.
* * *
От нечего делать я сообщила Саше, что главную роль в пьесе папы и дяди Мориса будет играть Юнгер (чтоб продолжить диалог «Бом, бом, тили-тили, папе пьесу разрешили»). Саша запомнила и, когда ее спрашивали: «Кто будет играть главную роль?», отвечала: «Юнгер».
Прошло несколько дней. Я снова спросила:
— Кто же будет играть главную роль?
Саша подумала с минуту и ответила:
— Кенгуру…
17 июня 45.
Я выгоняю из комнаты кошку. Саша горячо заступается за нее: «Ну, мама, ну, не надо, ведь она совсем маленькая, она ничего не понимает…», т. е. говорит все слова, которые произносят обычно в ее защиту: «маленькая, ничего не понимает».
23 июня 45.
Берта Львовна созывает своих ребят обедать.
— Галя, хочешь есть? — спрашиваю я.
— Вообще — нет, но с ними — хочу, — отвечает Галя со всей откровенностью, на какую только способна.
* * *
Мы сидим за столом и едим землянику.
— Съедим еще немного, а остальное я оставлю тете Оле, — говорю я.
— А я оставлю папе Шуре, — говорит Саша.
С минуту мы молчим. Сашина тарелка пустеет медленно, но неуклонно.
— А как же папа Шура? — спрашиваю я.
Саша отвечает вопросом на вопрос:
— Ты кому оставишь землянику?
— Тете Оле.
— Ну, а тетя Оля оставит папе Шуре.
* * *
Галя:
— А когда будет затемнение солнца?
* * *
— Ты гадкая и жадная девочка, — говорю я Саше.
— Я не буду с тобой водиться, если ты ругаешься, — отвечает она, плача.
13 июля 45.
Саша ест булку с маслом. Подходит Галя:
— Ты что кушаешь?
Саша делиться не хочет. Поэтому она предусмотрительно отвечает:
— Это гадость. Невкусно.
* * *
Берта Львовна воспитывает двоих чужих детей. Они любят ее, слушаются. Галя постоянно у них и принимает участие во всех делах — дежурит (убирает, моет посуду), играет, занимается.
Сказала мне вчера:
— Почему ты не разрешаешь много бывать у тети Берты? Ведь она делает меня хорошей. Даже тетя Оля (няня) говорит, что я стала хорошей.
28 июля 45.
Читаю Саше книжку. Там стихи:
Очень любит наш Ванюша
Вишни, яблоки и груши.
И нарисован мальчик с яблоком в руках.
— А почему он не дает мне? — спрашивает Саша, улыбкой намекая на то, что понимает всю вздорность такого вопроса. Но с надеждой в голосе — чем чёрт не шутит? — вдруг бумажный мальчик раздобрится!
* * *
Галя укладывает Сашу спать, раздевает ее. Сашка пищит, хохочет, бегает от нее по комнате. Самовлюбленно восклицает:
— И что я такая баловница!
Галя при этом проявляет неожиданную для меня начитанность:
— Ты, — говорит она, — как в «Обломове»: дрыгаешь ногами, не даешь ботинок снять.
Припоминаю: она зимой читала в какой-то хрестоматии отрывок «Сон Обломова».
* * *
Галя плохо подмела комнату, оставила много сору.
— Будет у тебя жених рябой, — говорю ей то, что говорили мне в таких случаях в детстве.
— А я никогда не женюсь, — отвечает она. — Все мужья злые, мне их не надо.
* * *
Галя:
— Мама, в каком классе будут объяснять, как дети родятся?
(Вот ведь какая проклятая проблема!)
Саша. Лето 1944 г. Подписано рукой Ф. А.: 28 июля 45 г., взглянув на это фото, Саша сказала: — А ручек у нее нет, они убитые.
31 июля 45.
Саша собирает малину, тщательно разыскивая только красные ягоды. Когда делится со мной (отколупывая какие-то микроскопические дольки), то восклицает со смесью тоски и восхищения:
— Ой, какая я не жадная, какая я не жадная!
Иногда, прежде чем поделиться, спрашивает с надеждой: «Мама, ты ведь не хочешь?»
30 августа 45.
Десять дней назад — 19 августа — Саша упала со второго этажа дачи в пролет лестницы. К счастью, вниз спускался Григорий Давыдович Плинер, на фетровую шляпу которого и обрушилась Саша. Когда я выскочила на шум и крики в коридор, то в темноте нащупала Сашу на полу. Она лежала навзничь, раскинув ручки, и не кричала, а стонала. Я подняла ее, внесла в комнату — правый глазок у нее скосился, а личико было изжелта-бледное. Мы побежали к врачу. Он осмотрел Сашу, заставил ее пройтись, спросил, как все случилось.
— Я шла, — сказала она. — И упала. И было больно.
Глазок у нее стал на место, она перестала стонать, только выглядела очень усталой и хотела спать. Врач велел ждать — сутки решат, не будет ли мозговых явлений.
Мы ждали. Всё обошлось.
А упала она потому, что Шура в этот вечер привез ей новые ботиночки — они скользили. (Все это знали, а проводить не могли. А. Б.)
Когда Григорий Давыдович приехал снова, Саша предложила ему:
— Дядя Гриша, надень шляпу и иди по лестнице, а я опять на тебя упаду.
