плюс множество второстепенных, переписка со Сталиным, полное отсутствие тюремных отсидок, бесспорный и востребованный талант, ранняя известность, втёртость в московскую литературно-театральную верхушку, наконец, могила на Новодевичьем кладбище и даже камень от Гоголя на этой могиле. Да, было несколько тяжёлых лет, были морфинизм, тиф, сожжённые дневники, сволочи-соседи, гадкие рецензии в газетах, но всё это отлично пошло в переплавку и вылилось в содержательные художественные произведения, а иначе ему, может, не о чём было бы писать.
Минусы булгаковской жизни: не бывал за границей, с жильём было долгое время очень трудно, киндеры не получились (но он их и не особо хотел), почки болели.
Ни в какое позорное дело Булгаков не вляпался. В Гражданскую войну он уклонился от выполнения гражданского долга, но тому есть веские оправдания. В общем, у него почти образцовая, яркая биография великого русского писателя, которую хоть интересно читать.
* * *
Отыскалось в интернете ( forum-msk.org, 11.01.2007, Александр Трубицын «Сталин и Булгаков — в чем сходство?»):
«А о чем, например, булгаковские „Похождения Чичикова“?
О торжестве „демократии“ и способах борьбы с ней.
(…)
Как видим, „демократия“ и тогда существовала и развивалась по всем заветам Сахарова-Солженицына-Лихачева, по мечтам Горби-Ельцина-Яковлева. И проституция, и коррупция, и частная внешняя торговля, и самогонный коньяк, и колбаса из дохлятины, и железо из опилок, и аферы с недвижимостью и электрификацией, продуктами и ваучерами — как будто вернулись мы снова во времена Булгакова. И даже терминология демиков: „все разрешено, что не запрещено“ — взята ими у булгаковской Коробочки.
А как предлагает Булгаков наводить порядок? Да вот так:
„И вот тут (чего во сне не увидишь!) вынырнул, как некий бог на машине, я, и сказал: — Поручите мне. Изумились: — А вы… того… сумеете? А я: — Будьте покойны. Поколебались. Потом красным чернилом: — Поручить. — Тут я и начал (в жизнь не видел приятнее сна!)… Набрал воздуху и гаркнул так, что дрогнули стекла: — Подать мне сюда Ляпкина-Тяпкина! Срочно! По телефону подать! — Так что подать невозможно… телефон сломался. — А-а! Сломался! Провод оборвался? Так чтоб он даром не мотался, повесить на нем того, кто докладывает!! Батюшки! Что тут началось! — Помилуйте-с… что вы-с… сию… хе-хе… минутку… эй! Мастеров! Проволоки! Сейчас починят. В два счета починили и подали. И я рванул дальше: — Тяпкин? М-мерзавец! Ляпкин? Взять его прохвоста! Подать мне списки! Что? Не готовы? Приготовить в пять минут, или вы сами очутитесь в списках покойников! Э-э-то кто?! Жена Манилова — регистраторша? В шею! Улинька Бетрищева — машинистка? В шею! Собакевич? Взять его! У вас служит негодяй Мурзофейкин? Шулер Утешительный? Взять!! И того, что их назначил — тоже! Схватить его! И его! И этого! И того! Фетинью вон! Поэта Тряпичкина, Селифана и Петрушку в учетное отделение! Ноздрева в подвал… в минуту! В секунду!! Кто подписал ведомость? Подать его каналью!! Со дна моря достать!! Гром пошел по пеклу… — Вот черт налетел! И откуда такого достали?! А я: — Чичикова мне сюда!! — Н… н… невозможно сыскать. Они скрымшись… — Ах, скрымшись? Чудесно! Так вы сядете на его место. — Помил… — Молчать!! — Сию минуточку… сию… повремените секундочку. Ищут-с. И через два мгновения нашли! И напрасно Чичиков валялся у меня в ногах и рвал на себе волосы и френч и уверял, что у него нетрудоспособная мать. — Мать?! — гремел я, — мать?.. Где миллиарды? Где народные деньги?! Вор!! Взрезать его мерзавца! У него бриллианты в животе! Вскрыли его. Тут они. — Все? — Все-с. — Камень на шею и в прорубь! И стало тихо и чисто.“
Вот так. Вот кому товарищ Сталин мог бы поручить все „соответствующие органы“ (сам ведь Булгаков просил: „поручите мне“) — пощады бы ворам-„демократам“ не было бы. И внесудебные расправы, и круговая порука, и черные списки, и вскрытия животов в поисках украденных бриллиантов, и „камень на шею и в прорубь“ — вот что предлагает Булгаков. И даже не в суровые времена войны — война уже была завершена. Можно только представить, с каким наслаждением писал Булгаков эти строки, как казнил в мыслях всю эту „демократическую“ сволочь — „в жизнь не видел приятнее сна!“. Куда там Ягоде или Ежову!
Да, Булгаков, как и Сталин, был сторонником крутых мер. Но Булгаков мог позволить себе и эмоции, и писательскую беззаботность — последствия своих действий не надо было просчитывать и продумывать. Так, сон, писательская фантазия (и, наверное, отображение настроений в обществе). А на плечах Сталина лежала тяжелейшая ответственность за страну и народ, и забота о созидании, о строительстве справедливого общества, новой экономики.
Вот здесь и начинается различие между Сталиным и Булгаковым…»
Из комментариев к этому тексту:
«Все знают, что Сталин ценил Булгакова. „Дни Турбиных“ он посетил 12 (!) раз. И ведь недаром МБ травила разная литературная сволочь, связанная с троцкистами. И ведь не зря ребята Воланда сожгли „Грибоедов“. В 1932 году Сталин упразднил РАПП („МАССОЛИТ“ в романе). И Авеля Енукидзе (в романе Семплявского) отправил на небо. А Авербаху (Берлиозу) голову не отрезали — его просто расстреляли. Только так порядок и наводят.»
* * *
Валентин Катаев (1897–1986), бывший белогвардеец, на встрече с советскими читателями (записывавшейся и транслировавшейся) в 1978 году, рассказал, что Булгаков называл его Валюном, а он его за это — Мишунчиком; что жена Булгакова (не уточнил, какая по счёту) хорошо готовила щи и что Булгаков иногда подкармливал (щами и прочим) своих младших пишущих коллег по газете «Гудок»; что все они увлеклись писателем Эрнстом Гофманом, когда вышло собрание сочинений оного; что случалось несколько раз на пару с Булгаковым играть в рулетку на собранные в складчину деньги и выигрывать мелочь на коллективный ужин; что Булгаков был «традиционалистом» и ценил старые подходы в искусстве (надо полагать, не любил мейерхольдов всяких); что Булгаков предпочитал сыр «чандер» и вообще держался с достоинством и несколько обособленно; что раньше вдоль Патриаршьих прудов действительно ходил трамвай, а потом вот перестал ходить, но не из-за Булгакова; что Булгаков в качестве фельетониста «Гудка» специализировался на внутренних темах, тогда как он, Катаев, — даже на международных; что известность пришла к Булгакову только с постановкой его пьесы о добрых и честных белогвардейцах «Дни Турбиных»; что Булгаков стал говорить о себе «я стаарый и больной» ещё до того,
