перепились, грабят город, дебоширят. Несколько захваченных большевиков расстреляно. Он узнал также, что командиры гайдамаков полковники Оскилько и Сологуб намерены на следующий день устроить молебен в соборе по поводу захвата города, а потом закатить банкет в лучшем ровенском ресторане гостиницы «Версаль».
— То, что надо, — повеселел Киквидзе, — пьянка, гулянка…
Из доклада разведчика он понял самое важное: гайдамаки не подозревают, что в городе кроме демобилизованных, которых лучше не трогать, есть уже организованный отряд советских войск. На вокзал петлюровцы не сунутся. Этим просчетом панов полковников Киквидзе и решил воспользоваться.
Все наличные силы Васо разбил на три отряда. Первый под его командованием должен был незаметно сосредоточиться на западной окраине Ровно. Второй во главе с Ереминым — занять исходные позиции по обе стороны дороги от вокзала к центру. Третья группа, усиленная броневиками, должна была ворваться в центр следом за первыми двумя, поддержать их своим огнем и захватить тюрьму, чтобы освободить арестованных товарищей.
…Бой за освобождение города от гайдамаков, ожесточенный и кровопролитный, протекал первые часы точно по намеченному плану. Он начался через полчаса после того, как колокольный звон возвестил о том, что торжественное богослужение закончилось. Дополнительные 30 минут Киквидзе выжидал, чтобы петлюровские офицеры, оставив свои подразделения, заняли места за ресторанными столиками. И все же гайдамаки, хоть и застигнутые врасплох, оказали сильное сопротивление. Сказалось и то, то у атакующих было мало боеприпасов.
К утру положение отряда Киквидзе стало угрожающим. Придя в себя, гайдамаки, используя численное превосходство и обилие боеприпасов, оттеснили красных бойцов на окраину. Но тут со стороны вокзала разнеслось могучее «Ура!»: густыми цепями, с винтовками наперевес, под прикрытием пулеметного огня в атаку на петлюровцев шли туркестанцы.
Это прибыло долгожданное подкрепление. Оно и решило исход боя. Гайдамаки были разгромлены, остатки их войск бежали.
Ровно снова стало советским.
Так состоялось боевое крещение Василия Киквидзе. Так начал свой легендарный путь его отряд — ядро будущей дивизии. Идти во главе его Василию Киквидзе предстояло двенадцать месяцев и одиннадцать дней…
Утром 1 января 1918 года на привокзальную площадь Ровно потянулись тысячи горожан, жители близлежащих сел, рабочие железнодорожного узла, красногвардейцы, солдаты — участники боя.
Первым на наспех сколоченную трибуну поднялся Григорий Разживин, поздравил ровенцев с освобождением. Следом за Разживиным слово взял Киквидзе. Васо говорил медленно, тщательно отделяя слова, чтобы характерный кавказский акцент не мешал собравшимся понимать его. Слушали внимательно.
— Товарищи, — сказал Киквидзе, — я знаю, всех вас измучила война. Но нужно понять, что, кроме нас, У трудового народа нет других защитников. Я знаю, тяжело оставаться на военной службе, когда можно ехать домой. Но это необходимо, иначе погибнем. Я призываю вас выполнить свой долг и записаться в Красную гвардию для борьбы с врагами революции…
Прямо на площади приступили к записи, а затем произвели строевой расчет добровольцев. Принимали с отбором: в первую очередь отличившихся в бою за Ровно, тех, за кого могли поручиться товарищи как за верных бойцов революции.
В тот же день председатель ВРК Г. Разживин доносил главкому Н. Крыленко: «Из числа солдат Особой армии Юго-Западного фронта на добровольных началах организован Ровенский красногвардейский отряд в количестве 1500 человек. В него вошли коммунисты — рабочие города Ровно — 50 человек; из Туркестанского и 25-го корпусов —1100 человек; 150 кавалеристов 13-го Орденского полка с конским составом и вооружением, автобронерота Юго-Западного фронта в полном составе, две полевые батареи Туркестанского корпуса в полном составе под командованием тт. Карпухина и Эрбо; 25 человек из 25-го инженерного полка. Командиром отряда избран Киквидзе».
Мало кто из бойцов отряда представлял тогда, что бой за Ровно — только первый, за которым последуют еще три года гражданской войны. Большинство полагало, что их пребывание в отряде продлится месяц-другой, пока не разгонят гайдамаков, а для этого нужно идти на Киев, чтобы задать жару ненавистной Раде.
Киквидзе рассудил иначе. Ему стало известно, что полковник Оскилько стягивает в свою разбитую группу подкрепления и намеревается снова захватить Ровно. Причем петлюровцам удалось заручиться поддержкой белопольского отряда, расположенного в Сарнах. Стало быть, идти на Киев, по мнению Васо, было никак невозможно.
Отряд был только что сформирован из добровольцев, в большинстве старослужащих солдат, которым осточертело подчиняться чьим-либо приказам, если только они сами не признавали разумность этих приказов. Красная Армия едва зарождалась, старая воинская дисциплина испарилась, новая, сознательная дисциплина воинов народных вооруженных сил еще не родилась. Киквидзе был всего-навсего выборный командир, чья власть держалась лишь на согласии бойцов подчиняться ему, пока они того сами желают. Поэтому, дав бойцам три часа для отдыха, Киквидзе пришел к ним и не приказал, а предложил: выступить немедленно, но не на Киев, а на Сарны. Иначе гайдамаки захватят этот железнодорожный узел сами, объединят свои силы и отрежут красногвардейский отряд от всех центров. Доводы командира были убедительны, его поддержали все бойцы отряда. Больше Киквидзе уже никогда не требовалось прибегать к подобному митинговому способу командования. Бойцы поверили в него и выполняли все распоряжения без обсуждения, тем более прекословия.
Бой с гайдамаками состоялся утром 3 января близ станции Нелевичи, в семи верстах южнее Сарн, и провел его Киквидзе с военной точки зрения уже вполне грамотно, правильно учтя свои ровенские ошибки.
В частности, в критический момент боя он удачно инсценировал отход своей пехоты. Решив, что наступил момент развивать успех, Оскилько бросил в дело кавалерию. Ее разметали орудия батарей и бронепоезда, буквально за одни сутки приведенного в боевую готовность ровенскими рабочими и скрытно переброшенного к Нелевичам. А затем Киквидзе ударил по обнажившемуся левому флангу вражеской пехоты своей конницей, о наличии которой у него петлюровцы не подозревали.
Гайдамаки были разбиты, но не прошло и нескольких часов, как Киквидзе доложили о приближении со стороны местечка Бережницы немецкой пехоты и кавалерии.
Посовещавшись с командирами, Киквидзе принял решение занять оборону на западной окраине Сарн, но огня не открывать до последнего момента.
— Чего с ними цацкаться? — шумел разгоряченный успехом Еремин. — Немцев мы не били, что ли?
— Не шуми, Кириле, — добродушно, но твердо осек друга Киквидзе, хрустя пшеничным сухарем. — У нас с немцем перемирие, или забыл? Мы первыми стрелять начнем — кайзеру руки развяжем. А ему, может, только того и надо. Понял? Погрызи лучше… — и он великодушно протянул Еремину половину сухаря.
…Цепи немецкой пехоты приблизились к замершей позиции красных бойцов на несколько сот метров. Шли с винтовками наперевес, четко печатая шаг, солдаты в касках, офицеры в шлемах с шишаками.
Киквидзе на своем командном посту
