Академик А.Д. Сахаров призывал исключить использование ядерного оружия, изгнать из Академии наук СССР Т.Д. Лысенко. В Ленинграде начался судебный процесс над диссидентом И.А. Бродским.
Физикам Н.Г. Басову и А.М. Прохорову присуждена и вручена Нобелевская премия.
Успешное выступление советских спортсменов на зимних Олимпийских играх.
Научное открытие мирового значения А.С. Спирина.
Служба в ЗакВО
Закавказский военный округ сформирован в мае 1935 года. В период Великой Отечественной войны именовался фронтом, а в 1946 году ему вернули статус военного округа.
Наши южные соседи Турция и Иран в мою бытность входили в состав военных блоков НАТО и СЕАТО, поэтому советские войска, особенно наши ударные силы, дислоцировались на границе этих стран. При обострении военно-политической обстановки на Ближнем Востоке войска округа приводились в состояние повышенной боевой готовности.
Боевая подготовка, организация, комплектование и дислокация войск напрямую зависели от специфики в географическом, климатическом и этническом отношениях.
В штаб ЗакВО я добирался на поезде в купейном вагоне; когда подъезжали к границе с Грузинской ССР, сосед по купе заметил: «Страна-лимония, страна чудес и беззакония». Вроде поэтично, но в то же время — несколько странно. Меня его замечание насторожило, но расспрашивать и уточнять я не стал.
Первый обед в Тбилиси врезался в памяти надолго: обилием перца в харчо, огромной горкой лаваша, по московским меркам я больше двух кусков хлеба не мог осилить, и сдачу тут не давали вовсе. Вот и первые подтверждения попутчика по купе о беззаконии.
Штаб ЗакВО располагался в центре Тбилиси, в старом и неудобном двухэтажном здании на углу площади Ленина и проспекта Шота Руставели. В считаные минуты собралось около ста молодых лейтенантов. Нам быстро раздали проездные документы и предписания явиться к месту назначения и приказали срочно отбыть к месту службы.
В штабе округа мне выдали проездные документы в город Батуми и назвали должность, которую я буду занимать, — помощник начальника штаба службы артвооружения по второму штату. С первым же самолетом шестеро лейтенантов вылетели в Батуми. В самолете — четырнадцать мест, а пассажиров — семнадцать. В салоне стоял гвалт на грузинско-аджарском языках. Вдруг при подлете к аэродрому обычный гвалт сменился выкриками: «Вай ме», что в переводе означает: «Горе мне». Все пассажиры смотрят в левые иллюминаторы и в ужасе кричат: «Вай ме!» Левый мотор горел синим пламенем, и все осознали неизбежность предстоящей катастрофы. Кто-то позвал пилота, который был русским, он спокойно посмотрел на горящий мотор и непринужденно, нецензурно объяснил, что это чепуха, и его уверенность моментально передалась пассажирам. Через пять минут мы благополучно приземлились и на автобусе отправились в штаб дивизии.
В автобусе все места были заняты. Я оказался рядом с кондуктором и обратил внимание, что люди дают деньги за билет и небрежно говорят: «Билеты арминда», что означает — билет им не нужен, и в подтверждение делали пренебрежительный жест кистью руки.
На очередной остановке вошли местные мужчины пять-шесть человек, и последний заплатил за всю группу, отказавшись также не только от билетов, но и от сдачи, и опять пренебрежительный жест. За это он удостоился одобрительных взглядов пассажиров и гордо направился по салону автобуса к своей группе.
Батуми — столица Аджарии, которая сотни лет находилась под игом Турции. Вера у местного населения мусульманская, и отношение к женщинам довольно своеобразное — в городе жена идет на два шага позади мужа, в транспорте место ей никто не уступает, да она и не просит.
В штабе дивизии мне была объявлена должность и войсковая часть — зенитный дивизион, куда получили назначение лейтенанты Николай Кореньков, мой земляк, и Георгий Гоголь, родом из Гомеля. Мы быстро подружились, вместе проводили свободное от службы время на море, благо наш дивизион располагался от моря на расстоянии чуть больше километра.
Вечером первого воскресенья Кореньков, я и Гоголь поехали ужинать в Батуми. Зашли в буфет Дома офицеров, поужинали и пошли на танцы в парке при Доме офицеров. В парке росли высокие деревья магнолии, огромные цветы этого дерева пленили меня своей белоснежной красотой. Они издавали специфичный запах, я сорвал два цветка и привез их в нашу комнату.
Утром следующего дня, как положено, в девять часов производился развод части, весь личный состав построился на плацу, за исключением трех незадачливых лейтенантов. Командир части дал команду найти и привести опоздавших на плац. Нас в течение пятнадцати минут будили, одурманенных магнолией, уже после развода привели к начальнику штаба и в ходе небольшого расспроса убедились в нашей невиновности. Так началась моя офицерская служба.
Моя должность предполагала контроль за техникой, которая хранилась на складах под Кутаиси. С началом военных действий я должен был выехать к месту хранения техники и приступить к ее обслуживанию вместе с личным составом. Чтобы хоть как-то привязать меня к службе с личным составом, командир дивизиона принял решение придать мне солдата Ч. — химика-дозиметриста, в обязанности которого входил ежедневный замер уровня радиации в районе расположения части и доклада о замерах начальнику штаба. Солдат служил уже третий год, крупного телосложения, нахальный, своевольный, и напоминал того самого мужика, который прокормил двух генералов.
Во мне он видел не командира, а хорошего товарища, много откровенничал о своих самоволках, воровстве мандаринов у местных граждан, женских увлечениях. Всем офицерам части он давал очень точные характеристики, копировал походку, ужимки, отдельные выражения, высказывания.
Ч. дружил с двумя солдатами-хохлами, такими же крепкими ребятами, любителями поесть, посмеяться и пошкодить. Один из них служил медбратом и, так же как химик-дозиметрист, имел достаточно свободного времени. И многое знал о жизни офицеров и сверхсрочников. Когда эта троица собиралась вместе, то каждый пародировал своих командиров или сверхсрочников. При этом хохот стоял неимоверный. Делали они это беззлобно, но с удовольствием.
Наш дивизион ежегодно выезжал в летние лагеря под Поти. В этом районе была беспаспортная зона. Эта троица на период лагерей подкармливала себя свининой. Как это делалось? Солдаты обратили внимание, что свиньи местных граждан пасутся летом вольно по всей округе. Чтобы свиньи не проникали в огороды и не портили грядки, им надевали ярмо в виде деревянного треугольника. За свиньями ухода и присмотра не было все лето, а осенью их загоняли в свинарник и усиленно кормили. По заранее отработанной методике наши герои убивали свинью и делали солонину, которую держали в медицинской палатке. Шкодливость этой троицы не имела пределов, но они ни разу не попались, и все им сходило с рук.
В обеденное время я, Кореньков и Гоголь отправлялись к морю мимо домов местных аджарцев, которые угощали нас мандаринами, предлагали дружбу и гостеприимство. Однажды мы согласились зайти к ним в гости.
Дома аджарцев — самодельные, двухэтажные, неоштукатуренные, серого цвета из галькоблоков, которые они заливали сами, благо гальки на пограничной реке Чорух было в избытке, а купить цемент не составляло никакой сложности.
Благодаря гостеприимству местных мы познакомились с их бытом. Дома однотипные, при входе слева кухня с длинным столом, за которым обедает вся семья. Но поскольку мы гости, нас приглашали в дом. Там тоже длинный стол, который быстро заставляли вкусными мясными блюдами, кусками домашнего сыра, фруктами из сада, мандаринами, апельсинами, виноградом и лавашом, а также в избытке зеленью — укропом, кинзой, петрушкой и другими ароматными травами, название которых я не запомнил. На стол ставили и кувшин домашнего вина. Женщины, расставив посуду и граненые стаканы, моментально удалялись.
В комнатах обычная для того времени мебель, по много кроватей с большим количеством ватных одеял и подушек. Меня смущало поведение местных: с нами говорят по-русски и тут же по-аджарски с присутствующими, хорошо говорившими по-русски. Что сказал, не знаю, как реагировать, непонятно. Мне это очень не нравилось, и я с удовольствием уходил из, казалось бы, гостеприимного дома.
