Я по своему второму образованию сценарист, и знаю насколько сильнодействующее средство — «эффект присутствия». И я «эффектом присутствия», как умею, активно пользуюсь. Хотя про себя говорить не всегда удобно, но мне 72 года, я уже в «мемуарном» возрасте, когда промолчать — это унести с собой в могилу, и потому я заставил себя уже не молчать даже о том, о чем, пусть не давая подписок, всегда строго молчал прежде. О каждодневной поганой закулисной рутине, о жутких змеино шепчущихся кулуарах, о вульгарно политиканских, иезуитски «просчитанных» статьях с обязательными цитатами из действующих «партбоссов». Такими фиговыми листками мы прикрывали «спорное» (русское всегда считалось в советском государстве в лучшем случае «спорным»!) содержание. Лучше бы всего этого в жизни не было! но ведь и об этом змеином клубке надо русской молодежи знать. Чтобы не повторять наших методологических ошибок. Кому-то может показаться, что моя книга даже слишком перегружена «закулисой». Перенасыщена, как суп специями, описаниями взаимоотношений в системе контрпропаганды («тайных советников» Политбюро) и политических подковерных интриг. Пересказами кому кто чего «в идейных целях» хитро наверх шепнул и оппоненту подставил ножку. Восторгами, как удалось сквозь строки протащить национальную идею и свалить «идеологического противника».
«Протащить национальную идею?» — звучит болезненно. Но боюсь, увы, что мы сейчас все больше и больше погружаемся в такое время, когда русским людям, спасая нацию, скоро останется только опять ходить по лезвию. То есть вся эта наша рутинная школа подковерной идейной борьбы даже слишком станет актуальной и как никогда пригодится.,
Надо вспомнить всю рутину — все, как было, чтобы сохранить накопленный бесценный опыт борьбы.
Вспомнить, чтобы сохранить имена борцов. И наша молодежь не озадачивалась бы при именах Сергея Семанова, Олега Платонова, Игоря Шафаревича, Валерия Ганичева, Юрия Прокушева, Вадима Кожинова, Петра Палиевского, Марка Любомудрова, Святослава Котейко, Дмитрия Жукова, Владимира Осипова, Валентина Сорокина, Татьяны Глушковой, Юрия Селезнева, Станислава Куняева, Геннадия Гусева, Александра Проханова, Юрия Лощица, Владимира Бондаренко, Валерия Хатюшина, Станислава Карпова, Ларисы Захаровой и многих-многих других форменных подвижников Русской Идеи — людей, жертвовавших обывательским спокойствием, семейным благополучием и карьерными благами ради своей нации.
Вспомнить их всех, чтобы нынешнее молодое поколение училось бы у них всех выживать и сохранять сердце нации даже под духовной оккупацией.
Раздел первый. Этот сладкий яд талмудизма — этот трупный яд талмудизма
поясняющая философская дедукция
Обстановка, что ни говори, сейчас у нас для русского человека сложная. Мы не только под гнетом «их» философии. Для большинства населения, не привычного к экономическому гнету (при советской власти уж что-что, а работу и кусок хлеба, по крайней мере, в ее золотой век — брежневское время — имел каждый!) прибавился просто страх за свою семью: взорвут кавказские ваххабиты-террористы в метро, в поезде, в театре, даже дома. Кто может знать, под какой несчастный обычный дом подложат бомбы? в какой вагон войдет чеченка-смертница в поясе, начиненном взрывчаткой? Тут не только благословенного царя-мученика Николая Второго (да, да того самого, которого иудеи-большевики обзывали «Николашкой-кровавым») в сердцах помянешь и свечку ему поставишь. Тут о Сталине с его «архипелагом ГУЛАГом», но наведшим порядок, как о Мессии вспомнишь. 90 % населения отброшены за черту бедности, еле сводят концы с концами. До духовности ли тут?
Тем более, до какой-то там русской национальной самоидентификации? Тут бы хоть выжить как?! Сводки переписи сообщают о стремительном сокращении русского населения.
Но русский человек всегда тем и отличался, что, оказываясь над пропастью, никогда головы не терял. Наполеон и Гитлер дошли до Москвы; татаро-монгольское иго, пока Сергий Радонежский не объявился, длилось 150 лет, — однако перемололи.
Я продолжаю читать в газете «Завтра» программную статью «Страна экстремистов», которую уже с одобрением процитировал, и опять вроде бы готов его одобрить и поблагодарить за проницательность: «Когда воля к сопротивлению парализована экраном телевизора, а человек не принимает никакого участия в жизни, удовлетворяясь ролью пассивного созерцателя, опыт и стратегия экстремистов могут оказаться на порядок адекватнее, чем действия структур, ориентированных на парламентскую работу. Экстремизм действует в самом центре системы».
Очень верно! Как панацею, или точнее, как динамит, способный взорвать эту нынешнюю трагическую для русской нации ситуацию, газета предлагает экстремизм. А что остается? Автор Андрей Смирнов с четким намеком даже ведь так прямо вызывающе и называет свою статью «Страна экстремистов». И я и тут его всецело одобряю.
Больше того. Сразу же признаюсь: для меня этот термин — не новость. Нас, «славянофилов» и русских националистов, как правило, оппоненты объявляли экстремистами. Да и даже свои же русские либералы (из нашей собственной националистической среды!) нередко шпиняли экстремизмом. Не скрою, меня, конечно, немного шокировало, что в сравнительно недавно изданном «ими» толстом справочнике «кто есть кто в радикальных общественных движениях», пышно названном «Антологией русского экстремизма», весь обзор начинался со «Славянского собора» и моего имени. Вот, мол, откуда тянутся все корни — со «Славянского Собора». Понимаешь, что это противник наклеивает неприятный ярлык, но все равно как-то скребет.
Но трезво вспоминаю, что меня «экстремистом» характеризовал отнюдь не в частном разговоре (а когда у него попросили консультацию «в инстанциях» для назначения меня на должность) еще наша русская звезда Петр Васильевич Палиевский, мой же коллега, о чем мне, разумеется, сразу же донесли. В ответ я принес очень ответственному лицу и положил на стол открытым на нужной странице изданный еще при Сталине в 1949 году, в разгар борьбы с космополитизмом Словарь иностранных слов: «экстремизм (лат. extremus крайний) — приверженность к крайним взглядам и мерам, преимущественно в политике; экстремизм — термин, обычно применяемый реакционерами и реформистами по отношению к прогрессивным политическим деятелям». Ответственное лицо внимательно прочитало словарь, жирно подчеркнуло комментарий и скрылось со словарем за двойными дверями высокого кремлевского кабинета. Через минут пять словарь мне был возвращен вместе с подписанным красивым «номенклатурным» удостоверением: — Ну, Хозяин сказал, что лучшей характеристики тебе нельзя было дать!
