Палатка оказалась достаточно уютной, но, к сожалению, у нее был существенный недостаток: из палатки невозможно было удалить продукты сгорания керосиновых ламп и сырость в летний период. Зимовщики весьма высоко оценили надежность и удобство снежного домика, построенного еще с помощью летчиков, и в дальнейшем не раз строили из снега и льда домики для хозяйственных нужд и размещали в них некоторое оборудование.
Все четверо были опытными полярниками и хорошо знали коварство арктической стихии. И хотя льдина, на которой они жили, казалась надежной, тем не менее не было никакой гарантии в том, что, когда начнутся подвижки льда и торошение, она сможет их выдержать.
Кренкель сказал своим товарищам:
— Мы с Ширшовым пережили во время челюскинской эпопеи тридцать три сжатия льда, и нам ли не знать, какая это страшная сила — торошение дрейфующих льдин. Все наши запасы вмиг погибнут, если будут лежать в одном месте…
Предупреждение было серьезным. Поэтому решили все имущество станции — продовольствие, горючее, одежду, запасные материалы — рассредоточить. Пришлось построить три базы в разных местах льдины и все запасы распределить на три равные части. Работали все четверо, но этот аврал не снял ни с Ширшова, ни с Федорова обязанностей выполнять очередные наблюдения.
Зимовщики условились освободить Ширшова и Федорова от хозяйственных и подсобных работ. Все хозяйственные заботы, в том числе приготовление пищи, взял на себя Папанин, а Кренкель в свободное от вахт время помогал Федорову вести метеонаблюдения. И Папанин и Кренкель приходили на помощь Ширшову, когда надо было крутить по нескольку часов подряд гидрологическую лебедку.
С первого же дня жители лагеря установили для себя твердое правило: делать как можно больше, не откладывать на завтра того, что можно сделать сегодня. И еще: не гнушаться никакой работой, все за одного, один за всех. Надо сказать, что это правило неукоснительно выполнялось всей четверкой, и никто ни разу не нарушил его. С первого дня было введено дежурство для наблюдения за состоянием льда в районе лагеря. На дежурных возлагалось также снятие записей с метеорологических приборов и передача их для обработки Федорову.
Из этого можно видеть, что сделанное ранее распределение обязанностей носило условный характер и что Ширшову и Федорову приходилось помимо своих обязанностей систематически включаться в другие работы, особенно если они носили авральный характер, а также нести обязательное дежурство по лагерю.
Листая дневники Федорова и Ширшова, мы часто встречаем в них записи о дополнительных нагрузках, которые ложились на них.
Так, Е. К. Федоров записывает в дневнике 26 сентября: «22-го ходили к юго-западу… Шли против ветра. Видимость была неважная, лыжи скользили скверно… Пройдя 15 километров, остановились. Сняв лыжи, уселись на них под защитой тороса. Отдыхали. Ели шоколад. В серовато-голубой мутной дали едва проступали гряды торосов…»
А вот из записи в его дневнике 13 октября. «Сегодня мы с Петей ходили к северо-востоку. Темные испарения клубились над горизонтом, указывали на открытую воду… Мы двигаемся к темному дыму. Вот и подошли к трещине. Поля расходятся. Разорван молодой лед. Узкая полоска воды в этом разрыве курится…»
А вот запись в дневнике Папанина от 27 июля: «Днем мы сели с Петровичем в байдарку и поплыли осматривать нашу льдину. Ездили долго…»
Но все отвлечения на хозяйственные нужды не давали повода сократить хотя бы на самую малую долю план намеченных исследований. Ни на минуту они не забывали наказа О. Ю. Шмидта: станция создана для научных исследований. И как бы ни были измотаны их силы тяжелой физической работой, как бы ни бушевала вокруг них полярная стихия, все наблюдения неукоснительно выполнялись в намеченные сроки.
Доставленную на самолете Мазурука глубоководную лебедку Ширшов с помощью товарищей сразу же установил на краю проруби и вскоре после отлета самолетов взял первую полную гидрологическую станцию. На всю жизнь у Петра Петровича ярко остались в памяти те напряженные часы, когда все четверо зимовщиков с огромным вниманием следили за вращением стрелки счетчика, отсчитывающего метры стального троса, спускаемого с приборами в глубины океана. Такой интерес был не случаен: ведь до этого никто и никогда не измерял глубину океана в приполюсном районе.
— Наша первая глубоководная станция войдет в историю, — говорил товарищам Петр Петрович. — Имеются только предположения, что здесь глубина порядка четырех тысяч метров. Но для страховки я намотал на барабан пять тысяч метров троса…
Напряжение исследователей еще более возросло, когда стрелка показала 4000 метров, а барабан продолжал крутиться с такой же скоростью дальше. Тормоз сработал, когда счетчик показывал 4290 метров. Чтобы не было сомнений, трижды делали проверку — получалась одна и та же цифра. Ширшов торжественно нанес на карту первую отметку глубины в приполюсном районе на 89° с. ш. И как доказательство того, что приборы дошли до дна, трубка для взятия проб грунта, привязанная на конец троса, принесла первую колонку розовато-серых глинистых илов, устилающих дно океана.
Лебедку крутили вручную все четверо, сменялись парами по очереди: 2 часа 40 минут спуск и 6 часов — подъем грунтовой трубки. Вся станция продолжалась около девяти часов.
Невольно возникает вопрос: а почему не использовали для вращения лебедки небольшой бензиновый движок? Ширшов давал на него заявку, но здесь сыграл решающую роль жесткий лимит веса снаряжения станции в пределах 9 тонн. Из-за этого отказались от многого необходимого, в том числе и от движка. Вот почему вместо движка пришлось применять мускульную силу, а это отнимало у всех четверых так много драгоценных часов! Тяжелее всех приходилось Ширшову, который на морозе и на пронизывающем ветру голыми руками прикреплял и снимал приборы, вынимая полученные пробы, делал необходимые записи — и это длилось многие часы. На первых станциях такая тяжелая работа очень изнуряла всю четверку, но они постепенно втянулись в нее, привыкли и даже научились экономить время. А когда приходилось брать пробы воды и планктона с малых глубин, то с лебедкой работал один Ширшов. Трудно представить себе, каким тяжелым испытаниям подвергала его арктическая стихия, в то время как он стремился успешно довести до конца работы на таких станциях. И при этом жизнь в неотапливаемой палатке, вечной сырости, когда смена промокшей одежды представляла собой целую проблему.
В дневниках Папанина и Федорова на многих страницах мы читаем о тяжелых условиях, в которых приходилось работать Ширшову.
