О, конечно, мнение человека может меняться, и человек в различные годы об одних и тех же людях может думать неодинаково. Может меняться мнение даже самых авторитетных источников, и это тоже вполне понятно.
Но я писал не об этом. Я писал не о меняющемся мнении, а об удивительном постоянном совпадении мнений писателя и авторитетных источников.
Какие загадки на каждом шагу задает нам наука и жизнь!
Я все время пишу лишь о том, что такое человек, как Юрий Олеша никогда не солгал и никогда не позволял этого делать другим. Он любил только одно: правду. Всеми клетками своего тела, больше того или точней: всеми клетками, белками, тканями и органами. А их у человека среднего роста, каким как раз и был Юрий Олеша, - клеток 35.000.000.000.000 120 сортов; белков 100.000; тканей 30 типов; органов 500.0004.
1 "Великое народное искусство". Из речи тов. Ю. Олеши. - "Литературная газета", 1936, 20 марта, № 17 (580).
2 В. Перцов. О книгах, вышедших десять лет тому назад. - "Литературная газета", 1937, 26 июня, № 34.
3 В. Перцов. Юрий Олеша. В кн.: Ю. Олеша. Избранные сочинения. М., 1956, с. 10, 13, 16, 17.
4 А. Н. Студистский. Строящийся организм. М., 1956, с. 56.
Представляете, сколько нужно правды, чтобы насытить 35.000.000.000.000 клеток 120 сортов; белков 100.000; тканей 30 типов; органов 500.000! Несмотря на это, Юрий Олеша признавал только одно: правду, правду и правду. Поэтому он так любил секцию прозы СП СССР, где состоял на учете, на знамени которой написано только одно: правда, правда и правда.
Он был чутким человеком с легко ранимой душой, открытой всему чистому, светлому, искреннему и прекрасному. Всем своим сердцем он ненавидел различные виды мошенничества, особенно искусство жульничества. В разные периоды жизни Юрий Олеша не любил и любил Мальро и Пикассо, с отвращением и обожанием относился к Хемингуэю, ненавидел так называемый "патриотизм", на деле оборачивающийся белогвардейским шовинизмом ("маршал, который вступит в Москву, будет действовать сурово, как русский патриот" )1 ,был в подходящее время (эпоха позднего вульгарного социологизма) убежденным космополитом ("Мы не семья, мы - человечество")2.
1 Юрий Олеша. Список благодеяний. М., 1931, с. 79.
2 Ю. Олеша. Зависть. В кн.: "Избранные сочинения". М., 1956, с. 96.
При этом он никогда не плелся в хвосте, а поспевал всегда вовремя. Ну, может быть, отставал на день, на два, поскольку не получал сведения непосредственно из авторитетных источников, а узнавал, что делается из газет или от людей, которые лучше его знали что к чему.
Но социально-психологическая трагедия, которую он пережил, заключалась в том, что он не умел забегать вперед. Даже не совсем в этом: забегать вперед вообще никому не положено. Трагедия была, была. Но подлинный, глубинный смысл ее заключался в том, что он кричал не таким голосом, который требовался - чистым и громким, - а осложненным неуместными переживаниями. Считалось, что обладатель такого голоса может вдруг ни с того ни с сего запеть какую-нибудь неподходяшую мелодию (один из многочисленных предрассудков тех лет). Особенной уверенности он не вызывал. И это, конечно, рождало чувство обиды, которая, увы, - не всегда врачевалась даже такими сильно действующими средствами, как венчик страдания и ореол отверженности.
Только великий писатель не повторяет ходячие фразы.
Великий писатель создает идеи, которые иногда повторяют за ним, а чаще отвергают люди, не всегда и не сразу могущие понять значение этих идей.
Только у великого писателя хватает смелости на великие идеи, которые сразу могут быть и не поняты всеми.
От обыкновенного хорошего писателя обычно удается получить все, что угодно.
С великим писателем этого не происходит, потому что великий писатель лучше знает, что нужно и что не нужно людям.
Особенностью обычных хороших писателей является то, что они умеют создавать иллюзию весьма оригинальной мысли, в то время как на самом деле они умеют создавать лишь весьма оригинальные фразы.
Такие писатели не спешат разойтись с господствующим мнением. Они лишь переживают мучительный процесс превращения слонов в мастодонтов.
Существует уверенность, что призвание художника заключается именно в том, чтобы выражать чье-то мнение, общее мнение. При этом, очевидно, предполагается, что сам художник ничего выдумать не может, а только становится на ту или иную сторону. (При такой позиции можно и перебегать.)
Юрий Олеша понял в отчаянии, что его судьба повторять то, что говорят какие-то случайные люди, приобретающие минутное влияние.
С испугом понял, что он не может быть, не должен быть и что он будет садовником и каменщиком случайных, преходящих обстоятельств.
И тогда он стал их узником и их жертвой.
История выбросила человека в глухую, завывающую Вселенную и оставила на длинном, ледяном, свистящем ветру.
Как немного нужно было для того, чтобы Юрий Олеша стал прекрасным писателем.
Для этого нужно было, чтобы он перестал писать.
По крайней мере то, что создает лишь иллюзию оригинальной мысли.
Юрий Олеша не был прекрасным писателем.
У него не было сил и смелости противостоять обстоятельствам и хранить гордое терпенье.
Обстоятельства получали от Юрия Олеши, что хотели.
Юрий Олеша хотел нравиться.
Тогда произошло нечто странное - все стали озабоченно шептаться: "Олеша замолчал".
Почему же замолчал Юрий Олеша?
О том, как это бывает, он рассказал сам.
"Л е л я - Г а м л е т. Ну, так видишь, каким вы меня считаете ничтожеством. Вы хотели бы сказать, что умеете за меня взяться, хотели бы вырвать у меня самую душу моей тайны; хотели бы извлечь из меня все звуки от самого низкого до самого высокого. А вот в этом маленьком инструменте много музыки, у него прелестный звук - и все же вы не заставите его звучать... назовите меня каким угодно инструментом. Хоть вы и можете меня расстроить, но не можете играть на мне"1.
1 Юрий Олеша. Список благодеяний. М., 1931, с. 7.
Через пятнадцать лет после того, как писатель вложил эти слова в уста героини, он убедился в том, что на нем самом тоже захотели кое-что сыграть.
Но произошло нечто не вполне обычное в истории литературы: писатель не всегда звучал, как этого хотели. Его удалось лишь расстроить. Поздние вещи написаны человеком, голос которого расстроен.
Увы, Юрий Oлеша был не только флейтой. Он был еще и музыкантом, играющим на этой флейте. Музыкант не очень возражал играть разные мелодии. Но вот инструмент... Инструмент это ведь только дерево и железо, он не может выдержать то, что выдерживает человек. Инструмент не выдерживал некоторые мелодии и начинал издавать сначала фальшивый звук (это было не очень существенно), но затем и вовсе захлебывался и начинал играть Бог знает что.
