На борту галеры повседневная, канцелярская работа не прекращалась, хотя Панин, остававшийся с цесаревичем в столице, старался стянуть нити управления к себе. Из Ярославля императрица писала Никите Ивановичу: «Изволь прислать ко мне дела, я весьма праздно живу». А месяцем позже из Алатыря жаловалась, что не получила «грамоты к подписанию»[817]. В это путешествие, как и во все другие, Екатерина не взяла сына, поскольку не хотела лишний раз привлекать к нему внимание публики. Все волны восхищения и обожания должны были направляться лично к ней. Только так она могла утвердиться во мнении подданных как единственная фигура на троне. Более того — персонифицировать в себе императорскую власть.
Однако частным образом Екатерина писала тринадцатилетнему Павлу, рассказывая обо всем примечательном: «Очень весело по воде плыть, сожалею только, что вы не со мною… Места прекрасные по берегам, селения весьма частые»; «Люди все очень рады моему приезду и ласковы, а я знаю пословицу „рука руку моет“, сама с ними таковое же имею обхождение»[818].
Для Панина предназначались более вдумчивые отзывы, но и ему государыня сообщала далеко не все: «Здесь народ по всей Волге богат и весьма сыт, и хотя цены везде высокие, но все хлеб едят, и никто не жалуется, никто нужду не терпит»; «Нигде голоду нет, по деревням везде излишество: нынче ж на все Бог дал цену, хлеб дорог и лошади дороги, все дорого, и за то Бога благодарят… а скирдов с сеном — бесчисленное множество». Современному читателю не сразу становится понятно, за что волгари благодарят Бога, если «все дорого»? Но крестьяне, составлявшие большинство населения, продавали хлеб и отдавали внаем лошадей, поэтому дороговизна была им на руку. «Сии люди Богом избалованы, все в изобилии, все есть, все дешево»[819].
Екатерина посещала как раз те места, которые через шесть лет займутся огнем Пугачевщины. Но пока об этом не подозревали ни правительство, ни сами «мирные обыватели». До первой войны с Турцией, увеличения податей, рекрутских наборов и обнищания жителей, казалось, еще далеко. Крепостное право в плодородных регионах Поволжья — бочка со слежавшимся порохом. Если не подносить к ней спичку, не вспыхнет. Но горючий материал имелся в избытке. Императрице было подано более 600 челобитных, большей частью касавшихся злоупотреблений местной администрации.
Могла ли Екатерина не заметить ростки будущего возмущения? Не услышать в приветственных криках грозное эхо грядущих событий? При ее остром чутье, конечно, нет. И она даже знала, как ей казалось, способы борьбы с бедствием. Нужно понять, в чем состоят недостатки существующей системы, и пригласить «общество» к их искоренению путем созыва депутатов…
Из Казани 29 мая Екатерина писала Вольтеру, что путешествие необходимо ей для изучения России, без этого не создать новых законов, которые «должны служить и Азии, и Европе, и притом какая разница в климате, в людях, в привычках, даже в мыслях! В здешнем городе есть до двадцати различных народов, которые не похожи друг на друга, а между тем им нужно сделать платье, которое бы годилось для всех. Это почти то же, что создать мир»[820].
В скромности нашу героиню не упрекнешь. Ее успехам немало способствовала глубокая вера в исполнимость задуманного. Внутренняя бодрость, отсутствие желания опускать руки перед громадностью России, ее вековой, неповоротливой толщей, с которой сколько ни работай — ничего путного не добьешься. Напротив — сложность задачи только раззадоривала Екатерину. Она пребывала в восхищении от будущего мероприятия и умела передать это чувство корреспондентам. Через два дня после письма Вольтеру она повторила Панину почти то же самое, но другими словами: «Отсель выехать нельзя, столько разных объектов, достойных взгляду, idee здесь на десять лет собрать можно. Эта империя совсем особенная, и только здесь можно видеть, что значит огромное предприятие относительно наших законов, и как нынешнее законодательство мало сообразно с состоянием империи вообще»[821].
Вольтер тут же подхватил брошенный камень, написав повесть «Царевна Вавилонская», где вывел премудрую правительницу киммерийцев, отправившуюся обозреть свои необъятные владения. Почитатели фернейского мудреца должны были увидеть в России «страну, с некоторых пор ставшую такой же цветущей, как государства, которые хвалятся тем, что просвещают другие» народы. Счастье снизошло на киммерийцев, благодаря их государыне, которая «в ту пору объезжала страну от границ Европы до границ Азии, желая собственными глазами увидеть своих подданных, узнать об их нуждах, найти средства помочь им, умножить благосостояние, распространить просвещение»[822].
Перед самой поездкой Екатерина получила в подарок от Ж. Ф. Мармонтеля его новый роман «Велизарий», где к немалому соблазну коронованных учеников Просвещения был показан идеал разумного монарха, мудреца на троне. Автор выбрал излюбленную философами форму диалогов: старый, некогда ослепленный императором полководец Велизарий в тюрьме беседует с молодым придворным Тиберием, фаворитом Юстиниана. Базилевс сам неузнанным присутствует при разговорах и слышит много неприятного. Узник в просвещенческом ключе излагает теорию государственного права, доказывая, что истинная монархия противостоит деспотизму и тирании.
На борту галеры Екатерина и ее свита занимались переводом романа. «Эта книга имеет целью доказать царям, — рассуждал писатель, — что их могущество, их величие, их слава требуют, чтобы они были справедливы»[823]. Спутники Екатерины перевели по главе. Сама императрица нарочно выбрала девятую, где говорилось об обязанностях государя. Среди ее помощников были статс-секретари И. П. Елагин, С. М. Козмин, Г. В. Козицкий, Д. В. Волков, военные и государственные деятели граф З. Г. Чернышев, граф Г. Г. Орлов, А. В. Нарышкин, князь С. Б. Мещерский и А. И. Бибиков, которому в скором времени предстояло стать маршалом (распорядителем) Уложенной комиссии. Показательно, что окружение императрицы восприняло как абсолютную новость мысль: «Нет самовластья, кроме закона»[824].
Совместный перевод ставил цель гораздо более серьезную, чем салонная игра. Он воспитывал и развивал мысли тех, кто являлся ближайшими сотрудниками Екатерины. Еще совсем недавно Бретейль с презрением писал о вчерашних гвардейцах: «У этой государыни нет никого, кто бы мог помогать ей в управлении… она должна выслушивать и в большей части случаев следовать мнениям этих отъявленных русаков, которые… осаждают ее беспрестанно для поддержания своих предрассудков относительно государства»[825]. Но Екатерина ставила целью сделать образованных людей именно из «русаков». Чтобы, как позднее с неудовольствием заметит Фридрих II, «Россия управлялась русским умом». В противном случае любые, самые просвещенные начинания не могли привиться.
