Над дивизией нависла черная туча. Офицеры на биваках собирались кучками и обсуждали безысходность. Всадники тоже говорили о нежелании идти в Урян-хай. Унгерн чувствовал, что в дивизии идет брожение и, вызвав поручика Князева — своего политического осведомителя — приказал ему собрать сведения о настроении офицеров в дивизии.
Поручик Н. Н. Князев взялся за это дело крайне неумело. Кроме того, к нему отношение офицеров было отрицательное, и в его присутствии офицеры умолкали и держали язык за зубами. 14 августа Князев застал группу старших офицеров: полковников Кастерина, Хоботова, Парыгина, войскового старшину Слюса, около коих не было ни одного всадника. При приближении Князева штаб-офицеры молча разошлись. Князев заключил, что здесь кроется заговор.
В своих воспоминаниях поручик Князев говорит о том, что даже генерал Резухин мечтал о чистой простыне на постели и пожить хотя бы месяц в условиях культурной жизни. Тот же Князев констатирует, что у него сложилось твердое убеждение, что ни офицеры, ни всадники не хотят идти в Урянхай, о чем он и доложил Резухину. Генерал Резухин таким докладом был поражен и приказал Князеву о таком настроении дивизии немедленно доложить Унгерну. Князев спешно стал догонять колонну генерала Унгерна. До какой степени все офицеры были наэлектризованы репрессиями и ожиданием своего ареста, служит следующий пример: Князев, нагоняя колонну Унгерна, достиг тыла 2–й бригады, где старшиной был Мысяков. Появление Князева в обозе и прибытие в его палатку Мысяков посчитал арестом и встретил Князева словами: “Вы, поручик Князев, прибыли меня арестовать?”
Поручик Князев не решился идти сам докладывать Унгерну, а явился к начальнику штаба подполковнику Островскому и доложил ему о настроении в дивизии и нежелании дивизии идти в Урянхай, прося его о сем донести до сведения Унгерна. Островский резко отклонил предложение Князева идти докладывать о сем Унгерну, ссылаясь на то, что жизнь ему еще не надоела. Князев пошел сам к Унгерну, но, увидав, в каком настроении тот находится, мог только рапортовать: “Поручик Князев прибыл” и, не получив на свой рапорт ни звука, удалился, не сделав столь важного для генерала Унгерна доклада. Он поскакал к генералу Резухину, надеясь, что тот доложит Унгерну о нежелании чинов дивизии идти в Урянхай.
Откуда же у поручика Князева сложилось столь твердое убеждение, когда офицеры ему об этом не говорили? Он вывел заключение из беседы с всадниками, кои не были так запуганы и загнаны, как офицеры и открыто заявляли о своем нежелании идти в Урянхай. Раз не желают идти всадники, то, естественно, не хотят идти и офицеры, в том числе и сам Князев.
Заговор
Я далек был от заговорщиков и от всех внутренних дел дивизии. С одной стороны, рана моя, хотя и затянулась, но кость не окрепла, и я сильно страдал от пешего хождения. С другой стороны, я держался в стороне и только изредка бывал у генерала Резухина, ведя с ним разговоры на посторонние темы, и оба вместе мы отдыхали душой в хороших воспоминаниях.
Но заговор назревал, я это видел и чувствовал. Кто положил ему начало, трудно сказать, скорее всего, он зародился в головах многих, но душой и руководителем его являлся полковник К., а исполнителем — С.67. Заговорщики ставили целью “убрать” генерала Унгерна. Дивизию должен принять генерал Резухин и вести ее на восток, к генералу Семенову. За “устранение” Унгерна взялся поручик Маштаков, к слову сказать, один из офицеров, которого Унгерн ценил. Маштаков пытался “ликвидировать” Унгерна одиночным порядком, на походе, выстрелом в в упор, но, подъехав к нему на походе, не имел силы воли выполнить свое намерение и с поджатым хвостом отъехал.
Как же заговорщики мыслили устранить Унгерна, если (особенно полковник Парыгин) настаивали на том, чтобы уговорить Резухина пойти против Унгерна и принять дивизию, что может произойти без кровопролития? Но более реальные головы понимали, что Резухин на это не пойдет, а, следовательно, необходимость заставляет устранить и самого Резухина. На этом и порешили, и вырабатывали план его осуществления и ожидали подходящей обстановки. Так обстояло дело в 1–й бригаде.
Независимо от заговора, зародившегося в 1–й бригаде, совершенно самостоятельно зародился заговор и во 2–й бригаде. Во главе заговорщиков были подполковник Евфаритский и доктор Рябухин, но последний, как трусливый, был негодным для такой роли. Заговорщиками руководил умный, волевой Евфаритский. Всадники, несомненно, знали о заговоре господ офицеров, сочувствовали ему, и среди всадников не нашлось ни одного предателя офицеров. Значит, вся дивизия была согласна с тем, что идти путями генерала Унгерна она дальше не желает.
Унгерн, витая в пространстве, верил в свое особое назначение, хотя и догадывался о нежелании “постороннего элемента” идти в Урянхай, собрался их устранить, убежденный в том, что его коренные “даурцы” пойдут с ним, куда угодно.
Генерал Резухин из доклада поручика Князева был больше осведомлен о настроении в дивизии. Он готов был следовать за Унгерном до конца, по решительных мер против заговорщиков не принял, так как не считал, вероятно, доклад Князева верным в полной мере, а может быть, будучи фаталистом, предоставил грядущие события на волю Рока.
Бунт в бригаде генерала Резухина
В деталях его описывают по-разному. И сами участники нетождественны в своих изложениях. Я был далеко от этого дела. Та версия, которую я принимаю — наиболее правдивая.
1–я бригада, как было указано раньше, стала на ночевку и дневку по обеим сторонам Эгийн-гола. На правом берегу стал 2–й полк, а на левом 1–й полк. Генерал Резухин приказал разбить палатку вблизи 2–го полка, в полугоре. Вечером подъезжал на неоседланном коне к палатке командира 2–го полка полковника Хоботова и говорил о разных хозяйственных делах.
Хоботов по отъезде Резухина вызвал командира 5–й Оренбургской сотни сотника Немцева и приказал, чтобы сотня была в боевой готовности. На вопрос сотника Немцева: “Для какой надобности, г-н полковник?” — получил ответ: “Об этом узнаешь потом”. Кони были заседланы, всадники легли спать одетыми, имея оружие при себе.
Лагерь стал засыпать. Настроение в лагере было жуткое. Неслышно было ни песен, ни шуток. Молитва в этот вечер пелась с каким-то особым вдохновением. Как только в лагере наступило успокоение, в палатке командира 2–го полка полковника Хоботова собрались полковник Кастерин и войсковой старшина Слюс и окончательно порешили, что генерал Резухин не пойдет против генерала Унгерна и, как ни жаль Резухина, но, спасая жизнь 2500 всадников и офицеров, нужно пожертвовать и им, другого пути нет. Откладывать принятого решения на долгий срок нельзя, так как в ближайшие же дни будут арестованы все неугодные офицеры, поскольку оба генерала, наверное, знают о заговоре.
