Анит (глухо). Лишен красоты.
Сократ. Да, это так, Анит, пленивший нас мудростью! Эрос – уродлив… Именно поэтому наши деды говорили, что сей бог любви был зачат в день рождения Афродиты: бог изобилия Порос отяжелел от вина и улегся на ложе и заснул. И богиня нищеты Пения в скудости своей прилегла к нему. И родился от них Эрос – бог любви. Как сын своей матери, он груб, неопрятен и необуздан. Но как сын своего отца, он тяготеет к прекрасному, совершенному. Он храбр, силен, изворотлив и непрестанно строит козни. И все, что он приобретает, идет прахом у сына Пении… Но главное, как мы выяснили сейчас, Эрос – уродлив. Он так уродлив… С кем бы его сравнить?.. Ну помогайте, друзья мои… Ну конечно, с Сократом, так он уродлив! Вот видишь, Анит, Сократ имеет отношение к любви, а не только к смерти, о которой ты пришел ему возвестить!
Движение учеников.
Анит. Завтра суд, Сократ.
Сократ. Меня обвинил пифиец Мелет, но я не знаю такого.
Анит. Мелет обвинил тебя в полдень. После полудня тебя обвинил философ Ликон (усмехнулся), «старец, ясный умом». Он требует твоей казни от имени старейших людей города… Но и это еще не все, Сократ. От имени людей дела тебя обвинил… (Замолчал.)
Сократ. Я понял, Анит.
Анит. Тебя обвинил я.
Второй вскакивает с ложа, но Первый удерживает его.
Есть возможность спастись, Сократ.
Сократ. Как это сделать, Анит?
Анит. Ты дашь клятву не вступать в беседы с молодыми людьми. Твои беседы отвлекают их от дела, скажем так.
Сократ. Я легко дам такую клятву. Но до каких пор мы условимся считать человека молодым?
Анит. Ну хотя бы до тридцати лет, Сократ.
Сократ. Ага, значит, у каждого, кто обратится ко мне с вопросом, я должен буду узнавать сначала, сколько ему лет. А вдруг он соврет или введет меня в заблуждение? Ведь ты знаешь, Анит, у нас в Афинах старцы так похожи на младенцев…
Анит. Я упрощу твою задачу Сократ. Ты поклянешься вообще не заниматься философией.
Сократ. Я понял. (С необычайной резвостью он вдруг бросается на Анита и хватает его за нос.)
На мгновение Анит опешил, но потом швыряет Сократа обратно на ложе.
Ученики бросаются на Анита.
Сократ (криком останавливает их). Не мешайте беседовать! (Как ни в чем не бывало, сочувственно.) Было трудно дышать, Анит?
Анит (спокойно). Именно так, Сократ.
Сократ. Боги определили тебе дышать в этом мире, а мне заниматься философией. Почему у тебя нельзя отнять дыхание, а у меня можно?
Анит (встал). Прошла треть ночи, Сократ, я иду спать. До встречи на суде!
Первый (переставая записывать, Аниту). Но в Афинах не судят философов.
Анит (оборачиваясь). Сократ – мудрейший из философов, и он заслуживает особой участи.
Продик. Я провожу. (Уходит вслед за Анитом.)
Второй (вскакивает). Я убью его.
Сократ. За что? Все, что он совершает, это от незнания. Человеческая природа добра. Если бы все были просвещенны, зло исчезло бы. Например, если бы Анит умел правильно рассуждать, разве он желал бы моей смерти? Что может принести смерть тому, кто открывает истину? Стоит убить глаголющего истину, и тотчас людей охватывает любопытство к его вере и уважение к ней. Потому что нет ничего прочнее и притягательнее того, за что пролита кровь. О, частый путь истины: сначала все кричат – долой ее! – и убивают произносящего ее. Потом воскрешают эту истину и привыкают к ней. А потом говорят: «Ну, это нам всем уже давно известно!»
Первый (медленно). Я понял.
Второй. Я хочу, чтоб ты жил, Сократ.
Продик (возвращаясь). Сократ, что же делать?
Сократ. Пить! И славить тебя, собравшего нас в эту благую ночь. (Выпивает чашу. Первому.) И еще… я не открывал законов бытия, как другие философы. Я только исследовал поведение человеков. Я пытался разобраться, как надо вести себя людям в тех или иных случаях. И поэтому все, что я высказывал, будет нуждаться в постоянной проверке и сомнении… И сомнении! Ибо меняются и времена и человек. И оттого могут меняться и рассуждения о нем. Поэтому я никогда не дерзал записывать свои беседы. Поэтому мне так не нравятся твои записи. Вы все должны запомнить главное:
«Единственное, что Сократ знал окончательно, – это то, что он ничего не знал окончательно». (Выпивает чашу.)
Второй. Не надо. Ты будто прощаешься с нами.
Появляется Ксантиппа, жена Сократа. Она еще молода.
Сократ (сразу меняясь, почти заискивающе). А к нам пришла Ксантиппочка.
Ксантиппа (передразнивая). К нам пришла Ксантиппочка. Мы не ложимся спать. Мы ждем полночи этого почтенного старца, этого плешивого урода…
Сократ (шепотом). Мы тут не одни, Ксантиппочка.
Ксантиппа (заводясь). Им что! Они продрыхнут до полудня, а ты голос пропьешь, хрипеть завтра будешь! Или, может быть, ты решил проиграть суд, преспокойно умереть и оставить меня с тремя детьми? Сначала обеспечь семью, а потом умирай сколько твоей душе угодно! Домой! Спать!
Сократ. Сейчас мы допиваем последние чаши…
Ксантиппа. Одну чашу…
Сократ (шепотом). Это невежливо. Я должен выпить за всех. За почтенного хозяина, за… (Остановился, громко.) Но прежде всего я должен выпить, друзья мои, за эту женщину Вот – истинная жена философа. После нее все кажется в жизни легким и радостным. Заметьте, как только она появилась, мы сразу забыли о завтрашнем суде. Он нас не страшит! (Первому.) Единственное, что я прошу тебя записать: жена Сократа была сварлива. За это его пожалеют больше, чем за любую смерть. (Пьет.)
Ксантиппа. Сократ, ты мне не нравишься. Домой! Продик, помогите мне. (Кричит.) Геракл, зажигай факел!
Сократ (чуть опьянел). Я не хочу Продика! (Кивнул на учеников.) Пусть идут они.
Ксантиппа. С ними ты будешь по дороге болтать до утра! Спор закончен. (Кричит.) Геракл!
Сократ. Хорошо! Тогда напоследок мы споем песню!
Ксантиппа. По-моему, я сказала…
Продик (мягко, с вибрирующими интонациями). Ксантиппа…
Ксантиппа (сразу смягчаясь, кокетливо). Ну хорошо, спойте песню. Только он петь не будет. (Сократу.) Тебе завтра выступать, ты охрипнешь. (Ученикам, строго.) Пойте, и быстрее.
