- Это невозможно! Они должны послать нам продукты!
- Иван! Я взываю к твоему разуму! Прикажи всем немедленно собраться! Теперь мы должны помогать себе сами, потому что другие покинут нас! – прикрикнул я на него.
Мы расстаемся...
Никитино спал. Городку был привычен сон, и в этом не было ничего необычного. Никто не думал о том, что могло случиться. Продолжали жить на авось; как-нибудь что-то да будет, потому что до сего времени как-то все еще шло.
В зале гимназии собрались все. Люди стояли, плотно прижавшись друг к другу. Воздух был наполнен их голосами и их затаенным страхом. Снаружи, перед входом, стояла огромная толпа, которая больше не могла поместиться вовнутрь.
На подиуме появляется Иван Иванович, и масса внезапно умолкает. Эта тишина зловеща. Короткие, резкие слова падают на людей, и непричесанные, запущенные головы опускаются и плачут... Ужасы голодной смерти им известны, но теперь ее опасность стоит перед ними ужаснее, чем прежде.
Парализующий ужас опустился на городок и охватил всех.
В тот же день казачий разъезд под командованием фельдфебеля Лопатина скачет из Никитино; он должен непременно дать нам всем ясность, он должен торопиться – через четыре недели зима.
Почему путь в лагерь военнопленных был так короток?
Почему мне не было позволено объявить им свободу?
Почему я должен был забрать у них последнюю, самую последнюю надежду?
Были ли мы на самом деле самыми худшими из всех плохих?
Или мы должны были исполнить долг посева хлеба...?
- Товарищи... последняя зима в Сибири предстоит нам, самая последняя, но также и самая ужасная. Мы стоим перед угрозой голодной смерти!... Подвоза может не быть, так как в стране, как вы все знаете, большие беспорядки, каждый думает только о себе, и потому очень большой вопрос, сможем ли мы получить продукты извне.
Внезапно все население Никитино было на ногах. Страх подгонял всех.
В реку опускались большие, прочные сети.
Вырастали горы припасов.
Караваны проезжали по дорогам во все близлежащие деревни, и в течение немногих дней, которые оставались нам до приближающейся зимы, получали все, что еще можно было купить из продуктов. Крестьяне отдавали нам свое последнее, даже если этого часто было так мало. Весь скот, и даже лошади были учтены, и теперь они образовывали наши самые ценные резервы, трогать которые можно было только тогда, когда запасы рыбы закончились. Женщин, мужчин и даже детей постоянно решительно подгоняли, они беспрерывно изготавливали петли самых разных размеров, к которым когда-то охотники и трапперы чувствовали отвращение. Теперь они выкладывались в лесу. Все капканы, которые были у нас, служили той же самой цели, и их изготавливали все больше и больше новых.
В то время как масса прежних переселенцев убежала из Никитино, другие день и ночь прилагали все усилия, чтобы помочь при ловле рыб и дичи.
Несколько дней спустя поступили первые тревожные сообщения. Несколько беглецов вернулись. Дорогу от конечной станции Ивдель уже много дней больше не видели, движение остановлено. Убежать уже было невозможно.
Телеграф молчал, хотя телеграфисты передавали наши депеши долго, особенно по ночам.
Прошло больше двух недель.
Высланный казачий разъезд вернулся. Из восьми мужчин вернулись трое, и они тоже были изранены, измучены, умирали от голода. Их сообщение было коротким. Голод уже господствовал в окрестностях. Голодающие стремились захватить лошадей, чтобы съесть их, и приходилось применять силу оружия против любого. Полный хаос распространялся в стране. На подвоз больше не следовало рассчитывать.
На руках я принес верного Лопатина ко мне домой. На его ноге была сложная рана от ножа голодающего, который хотел отобрать у него лошадь, на левой руке было только лишь три пальца. Два пальца какой-то крестьянин отрубил ему топором. Ляжки сильно опухли и на них были следы нескольких ударов ножом и серпом.
Несколько дней я заботился о нем, если я был дома, позволяя себе едва ли несколько часов сна. Во мне бушевало предстоящее решение.
Наступила ночь...
Я достал алмазы, маленький мешочек с крупицами золота и запряг Кольку... Фаиме и нашего ребенка, Ольгу и ее ребенка, Марусю с обоими детьми и Лопатина я усадил в повозку, отвел ее с моим верным псом Бродягой до границы прежней зоны свободы и бросил поводья полумертвому мужчине...
Я остался...
Я украл своего Кольку у моих товарищей...
Молчаливые стены пристально смотрели на меня... комната моей Фаиме... колыбель моего ребенка... В них еще дышит их присутствие...
Это медленно проходит.
Спокойная улыбка святого на иконе, горящая лампада, ее мягкий свет, неслышная смерть...
Не за что удержаться...
Из окон пристально смотрит на меня ночь.
Этой ночью шепотом шел слух из уст в уста, от избы к избе, то здесь, то там кто-то прокрадывался из дома и боязливым шепотом пересказывал это дальше. Наступил рассвет, люди встречались, говорили об этом, снова и снова упоминали об этом, слухи распространялись, становились громче, все громче... доходили до крика!
- Нас забыли!... Нас забыли...!
Тщательно оберегаемую тайну все же выдали; кто-то видел, как казаки возвращались домой. Один из них, вероятно, рассказал об этом.
Аппарат Морзе молчал.
В какой-то неизвестной местности был перерезан провод, чья-то преступная рука разрушила нашу возможность дать миру знать, что мы живы и получить от него ответ!
Забыли девять тысяч человек...
Зима жестоко навалилась на нас. Так же жестоко мы боролись против нее с неравными силами.
Первая пурга в начале ноября продолжалась почти четырнадцать дней. Река, давшая нам горы рыбы, становилась все уже и уже. Хотя лед рубили днем и ночью, но холод схватывал ее снова, а также наши сети и руки. Они становились неподвижными, и наше мужество начинало падать.
Лесных зверей мы когда-то ловили целыми стаями, но теперь, когда повсюду в лесу лежали капканы и петли, и дичь видела повсюду мучительно кричащих животных, которые медленно чахли и замерзали, животных, которых тащили жадные, голодными людьми, звери убегали все дальше и дальше в заросшие, непроницаемые чащи.
Тайга оберегала своих жителей. С большим трудом в дальнем лесу сооружались базы и снежные хижины, и оттуда шли дальше вглубь леса и снова ставили ловушки и капканы.
Наполненные запасами амбары опустошались ужасно скоро, хотя рационы выдавались очень маленькими порциями. Что значили эти запасы для девяти тысяч человек, которые уже начинали голодать!
Ссоры и споры возникала между людьми, так как они крали все съедобное друг у друга, всюду искали хоть что-нибудь, чем могли бы наполнить свои животы. Теперь они ели без разбора все, они больше ничего не боялись.
