Удручающим было слышать мнение фюрера о Геринге. Он знал мое критическое отношение к Герингу еще с 1940 г. и никогда не забывал об этом. Ход развития люфтваффе за годы войны всегда давал ему повод для критики Геринга как ее главнокомандующего. Слова Гитлера по его адресу звучали жестко и отрицательно. Более того, в эти апрельские дни в «Бергхофе» у меня сложилось впечатление, что он Геринга вообще больше знать не желает. Я пытался смягчить эту оценку рейхсмаршала, указывая на тяжелый ход войны на Востоке и на связанное с ним тяжелое положение в области военного производства. Гитлер это сознавал, но его критику насчет создания новых самолетов я не мог не признать справедливой. Он проводил сравнение с подводным флотом. Там, говорил фюрер, наличие у англичан в 1942 г. приборов обнаружения субмарин привело к большим потерям. Тогда Дениц решил выпускать вновь подводные лодки в море только в том случае, если будет обеспечена действенная защита от английских радаров. Конструкторская работа вскоре позволила это сделать. Такая способность военно-морского флота находить выход из положения заслуживает признания и означает большую помощь, поскольку ему, фюреру, больше об этом заботиться не надо. Прежде у него не было причины лично следить за развитием люфтваффе, да он и не много понимал в этом деле. А теперь ему приходится вникать во все детали и оказывать большее влияние на ее развитие. Однако в повседневном общении с Герингом Гитлер и впредь своего раздражения им и люфтваффе замечать не давал.
В последние апрельские дни мы стали получать подробные донесения из группы армий «Центр» об обнаруженных в лесу у Катыни захоронениях трупов. Министерство иностранных дел созвало и направило в Катынь международную комиссию медиков. В ее состав вошли крупнейшие судебные медэксперты из университетов Гента, Софии, Копенгагена, Хельсинки, Неаполя, Аграма, Праги, Братиславы и Будапешта. К 30 апреля 1943 г. было раскопано 982 трупа польских офицеров, которые в марте-апреле 1940 г. были убиты выстрелом в затылок. Ознакомившись с докладом комиссии, Гитлер громко выразил свое презрение к русскому режиму и его организаторам массовых убийств; он сказал, что никогда не оценивал русских иначе, и эта находка для него – всего лишь подтверждение.
В мае 1943 г. крупных событий не произошло. На первом плане стояли усилия Гитлера двинуть вперед военную промышленность и ограничить воздушную войну против рейха. Что касается военной промышленности, то в лице имперского министра Шпеера он нашел активного сотрудника, сумевшего мобилизовать всю индустрию и из месяца в месяц повышать ее производительность, порой даже просто в невероятных масштабах. Каждые две недели он обсуждал с фюрером большие и малые вопросы, входившие в его сферу деятельности.
В последнее время Шпеер привозил с собой некоторых господ-промышленников, которые и сами отчитывались перед фюрером, и давали ему советы. Я присутствовал на таких заседаниях, когда Гитлер говорил почти только с хозяйственниками. Главные цифры он держал в уме и был в курсе уровня производства. Отдельным промышленникам не всегда бывало просто ответить на все его вопросы. Особенно поражало то, что многочисленные воздушные налеты последних недель и месяцев не сказались значительно на промышленных предприятиях. Англичане сбрасывали свои бомбы в первую очередь на жилые кварталы городов, считая, что таким образом смогут сломить волю населения к борьбе. Примечательным в 1943 г. явилось то, сколь малого успеха они в том добились. Конечно, бессчетное множество семей было «разбомблено» и лишено своих жилищ, жертвами бомбежек стало много людей из гражданского населения, но впечатление было таково: эти бомбежки немецкий народ не деморализовали.
2 мая Гитлер выехал в Мюнхен. Пребывание его там объяснялось прежде всего состоявшимся 4 мая совещанием по вопросу проведения операции «Цитадель», на которое были приглашены фельдмаршалы фон Клюге, фон Манштейн, генерал-полковники Гудериан и Ешоннек, а также некоторые другие лица. Предварительно фюрер беседовал в «Бергхофе» на эту тему с генерал-полковником Моделем{260}. Тот посоветовал ему перенести наступление на июль, чтобы подготовить для него еще больше танков новых типов. Гитлер и сам склонялся к такой мысли и теперь, в Мюнхене, добился этого вопреки точке зрения генералов.
Из Мюнхена мы отправились в Берлин. Гитлер захотел присутствовать 2 мая на похоронах Лютце. Начальник штаба СА погиб в результате несчастного случая на берлинской автостраде. Главную речь произнес Геббельс, но фюрер добавил пару слов, из которых было видно, насколько взволнован он этой бессмысленной гибелью. После траурной церемонии Гитлер пригласил высших партийных начальников и фюреров СА и СС к себе на обед, во время которого произнес страстную речь против гонки на автострадах. Фюрер приказал, чтобы отныне все партийные фюреры не превышали скорости 80 км в час.
12 мая мы вылетели в Восточную Пруссию в нашу Ставку. Там Гитлер 15 мая получил сообщение из Туниса о капитуляции генерал-полковника фон Арнима. Фюрер еще раньше видел приближающуюся потерю Туниса, но каким-либо образом предотвратить ее не смог. Он упрекал итальянцев в том, что они в последние месяцы вообще оказались не в состоянии контролировать снабжение войск в Северной Африке.
13-15 мая Гитлер проводил продолжительные совещания со Шпеером и несколькими специалистами военной промышленности; ему были продемонстрированы новые модели танков и противотанковых орудий, и он принял решение о их запуске в серийное производство. Самого Шпеера Гитлер наградил почетным знаком «Кольцо техники».
В конце мая я получил отпуск и вместе с женой совершил поездку в Вену. Там мы посетили рейхсляйтера Бальдура фон Шираха, который принял нас весьма приветливо и дружески. Я имел возможность откровенно и свободно побеседовать с ним о политическом и военном положении. Мы обсуждали эти проблемы не меньше часа. Я сказал ему, что возможность выиграть эту войну с нашими силами считаю исключенной. Ширах мое мнение разделял. Его только очень волновало то, что Риббентроп, Кейтель и другие высшие офицеры не говорят фюреру все как есть. Мне пришлось возразить: Риббентроп и именно многие генералы ясно показывали Гитлеру трудности войны и не скрывали от него своих сомнений. Я вынужден был сказать Шираху, что единственный носитель войны – это Гитлер. Он все время ссылается на конференцию в Касабланке, на которой Рузвельт и Черчилль потребовали от него безоговорочной капитуляции. Ширах не считал это заявление столь решающим и сказал, что для компромиссного мира время есть всегда. 14 июня я уже выехал из Берлина на Оберзальцберг.
