Порядок голосования в редакции Ульянов напишет позже — 6 октября. Он будет предусматривать равенство голосов обеих групп, а в случае разногласий — публикацию особого мнения как группы, так и отдельных ее членов. О двух голосах Плеханова уже не упоминалось3. И еще одна деталь: было окончательно договорено, что редакция «Искры» будет работать не в Швейцарии, под боком у Плеханова, а в Мюнхене, куда должна была переехать Вера Ивановна Засулич.
Владимир Ильич садится и за переработку первоначального проекта заявления «От редакции», написанного еще в Пскове. Текст его не только сокращается вдвое, но и становится более жестким. Георгий Валентинович все-таки «вышиб» из него все те фразы, которые были слишком мягки и отдавали, по его мнению, «оппортунизмом». Выпало, например, упоминание о преждевременности оценки существующих разногласий как факта образования «особого направления», вылетела фраза о «возможности совместной работы» с социал-демократами «различных оттенков» и т. п.
«Прежде, чем объединяться, и для того, чтобы объединиться, — пишет Ульянов, — мы должны сначала решительно и определенно размежеваться. Иначе наше объединение было бы лишь фикцией, прикрывающей существующий разброд… Мы не намерены сделать наш орган простым складом разнообразных воззрений. Мы будем вести его, наоборот, в духе строго определенного направления. Это направление может быть выражено словом: марксизм…»4
Ни одно из этих уточнений не меняло общего духа прежнего проекта. Сохранялось и подвергнутое критике Плехановым положение о полемике: «Обсуждая все вопросы со своей определенной точки зрения, мы вовсе не отвергаем полемику между товарищами на страницах нашего органа. Открытая полемика пред всеми русскими социал-демократами и сознательными рабочими необходима и желательна для выяснения глубины существующих разногласий, для всестороннего обсуждения спорных вопросов, для борьбы с крайностями, в которые неизбежно впадают… представители различных взглядов…»5
Сохранилось главное: «Объединение всех русских социал-демократов… нельзя декретировать, его нельзя ввести по одному только решению какого-либо, скажем, собрания представителей, его необходимо выработать. Необходимо выработать, во-первых, прочное идейное объединение… Необходимо, во-вторых, выработать организацию…» Только тогда «партия получит прочное существование и станет реальным фактом, а следовательно, и могущественной силой»6.
Было, впрочем, еще одно отличие у этого документа. Если прежний псковский проект назывался просто «От редакции», то теперь он получает законченное наименование — «Заявление редакции «Искры».
Трудно сказать, просочились в эмигрантские круги какие-то слухи о произошедшем конфликте или нет. Впрочем, для всех, кто встречал Ульянова в эти дни, об этом нетрудно было догадаться. «В эти дни, — рассказывал Потресов, — он перестал есть, спать, осунулся, пожелтел, даже почернел»7. Да и сам Александр Николаевич временами опять начинал впадать в «черную меланхолию». И это тоже было заметно.
Так или иначе, но буквально сразу после приезда в Нюрнберг Ульянова атаковали представители «Союза русских социал-демократов за границей». Ссылаясь на его псковский разговор с Копельзоном, они просили о немедленной встрече, сообщали о том, что возлагают надежды и «претендуют» не только на него, но и хотели бы «слияния», на худой конец — «федерации» со всей его «литературной группой». «Взоры Союза обращены к Вам» — таким патетическим призывом заканчивалось переданное послание.
Однако расчеты на то, что обиды и амбиции создадут почву для сближения, не оправдались. Уже 23 августа [5 сентября] Ульянов ответил: «Наше неизменное решение остаться самостоятельной группой и пользоваться ближайшим сотрудничеством группы «Освобождение труда»… В настоящее время, когда все наши жизненные соки должны уходить на питание нашего имеющего родиться младенца [ «Искры»], мы не можем браться за кормление чужих детей».
Отношения с «Союзом», конечно, будут, но это прежде всего будут «отношения между полемизирующими». В следующем письме, уже из Мюнхена, он подтверждает: «От личного знакомства с тем или другим союзником мы вовсе не думаем отказываться, но в специальном сношении между Литературной группой и Союзом в настоящее время не видим пользы». Если кто-либо захочет помочь «Искре» — дорога открыта: «…спешим послать Вам адрес, по которому могли бы быть посылаемы всякие материалы из России…»8
В том же сентябре возникла и другая ситуация, ставшая своего рода проверкой принципиальности и для «Группы «Искра», и для плехановцев. 23–27 сентября в Париже проводился очередной Международный социалистический конгресс. Руководство «Союза русских с.-д. за границей» — Б. Кричевский, К. Тахтарев и др. — своевременно получило мандаты от нескольких российских организаций. У Плеханова и его коллег, уже привыкших присутствовать на международных конгрессах, положение оказалось более сложным.
С Россией их связывала теперь главным образом «Группа «Искра». И она выполнила свои обязательства. Для Засулич был получен мандат от московских социал-демократов, а для остальных членов группы «Освобождение труда» — через Крупскую — прислали мандаты Уфимская и Уральская группы. Всего получили шесть мандатов, и их хватило даже для Б. А. Гинзбурга-Кольцова. О том, чтобы на конгрессе присутствовал кто-либо из «Группы «Искра», и речи не заходило9.
На Парижском конгрессе в составе Русской секции встретились, таким образом, как бы две делегации. И это дало повод для нового искушения. Плеханов, столь резко протестовавший против ульяновской формулы о «возможности совместной работы», стал вдруг вести разговоры с Тахтаревым о том, что «желательно бы примирить направления у нас в России…»10.
Газета «Рабочая мысль» переживала в этот момент не лучшие времена. После весенних арестов ее петербургская группа перестала существовать, и издание должно было перейти в руки «Союза борьбы». А поскольку недовольство ее направлением проявлялось со стороны рабочих и ранее, то как сложатся отношения с газетой теперь — было не вполне ясно.
Поэтому, когда Плеханов стал говорить Тахтареву, что «желательно было бы им более или менее согласиться, как представителям «крайних» направлений; что, мол, он понимает, что и «политики» и «Рабочая мысль» слишком перегибают лук в одну сторону, а истина посредине», — Константин Михайлович сразу ухватился за это предложение11.
