Завтракали в доме Алексея Васильевича Иловайского, человека воспитанного и образованного, авторитетного даже в столичных армейских кругах.
Осмотрев древнюю казачью столицу, Михаил Павлович и его спутники отбыли в Ростов «и далее по тракту к Таганрогу». Атаман «имел щастие к сердечному утешению… сопровождать Его Высочество до города Азова».
Матвей Иванович вернулся домой, сел за стол и отписал своей благодетельнице Марии Федоровне, что имел счастие созерцать великого князя Михаила Павловича, восхитился «кроткостью, благоснисходительностью и ангельской приветливостью» молодого человека, но в силу краткости визита не вполне успел насладиться «лицезрением» его высочества — 20-го числа из Азова тот «изволил отправиться далее в вожделеннейшем здравии».
К концу года Матвей Иванович все чаще стал болеть. Но едва хворь отступила, собрался в поездку по хуторам и станицам Войска. Зятья Тимофей Дмитриевич и Константин Иванович, по очереди дежурившие при нем, а также секретарь Николай Федорович с трудом уговорили слабеющего старика воздержаться от путешествия:
— То ли людей у вас нет надежных?
— Люди-то есть, да перепутают все. А государю доложить надо, как на Дону дела обстоят.
Матвей Иванович приказал Смирному написать рапорт царю и отправить его в Петербург с нарочным.
Платов и сам понимал, что силы покидают его. Он осунулся, часто сидел в кресле, глядя в окно, омываемое потоками осеннего дождя, молчал. Однажды сказал в присутствии Смирного:
— Да-а, Николай Федорович, мне протянуть бы еще лет пять, больше не надо.
— Надо, Матвей Иванович, надо. Вот подлечимся немного, поедем в Петербург, там Яков Васильевич поставит вас на ноги.
— Дай-то Бог, — и снова погрузился в свои горестные раздумья.
В тот раз все обошлось. Накопились дела. Но и праздник подоспел — день рождения императрицы Марии Федоровны.
Атаман М. И. Платов — императрице Марии Федоровне,
14 октября 1817 года:
«Всемилостивейшая Государыня!
С высокоторжественным днем рождения Вашего Императорского Величества священнейшим долгом имею повергнуть перед Вами… всеподданнейшее мое поздравление. Имея щастие праздновать здесь со всем генералитетом и прочими чинами Войска Донского сей драгоценнейший день, мы с сердцами, исполненными живейшего восторга и радости, вознесли во храме Бога, при пушечных выстрелах, по нашему обыкновению, благодарения наши к Алтарю Вездесущего за сохранение вожделеннейшего здравия Вашего Величества; и молим Его всещедрую благость о продлении оного на многие и многие лета. С сими чувствованиями осмеливаюсь также повергнуть… всеподданнейшую благодарность за удостоение меня всемилостивейшим рескриптом, в 3-й день сего октября состоявшимся, а мною в нынешний радостнейший день полученным. Выражения оного, особой Высочайшей милости Монархини исполненные, запечатлены навеки в сердце моем с глубочайшею признательностью и тем благоговением, с которыми повергаю себя к священным стопам Вашего Величества.
Всемилостивейшая Государыня, Вашего Императорского Величества всеподданнейший граф Платов».
Это было последнее письмо атамана вдовствующей императрице, исполненное «признательности и благоговения» перед этой замечательной женщиной. Конечно, отношения между ними не могли выйти за рамки официальных. Но какие чувства таились в сердцах их? Не осмеливаюсь отвечать на этот вопрос…
В ноябре Платов получил приглашение приехать в Москву к 12 декабря на празднование дня рождения государя. «С душевным удовольствием» Матвей Иванович начал собираться в дорогу, предполагая выехать по первому зимнику. Но прежде отправился в свою деревню на Еланчике под Таганрогом, чтобы дать наставления управляющему.
По пути простудился, поэтому велел Смирному ехать в Москву одному:
— Отправляйся, Николай Федорович, завтра же, а я немного отлежусь и дня через три, даст Бог, помчусь за вами.
— Хорошо, ваше сиятельство, — сказал Смирный и стал готовиться к отъезду.
Утром Смирный зашел к Платову. Полагая, что расстаются они ненадолго, простился с ним простым поклоном и направился к выходу, но граф, раскинув руки, сказал:
— Постой, постой, друг мой, поцелуемся; хотя и скоро увидимся, а все-таки простимся.
Платов обнял секретаря и трижды поцеловал его. Томимый горестным предчувствием, заливаясь слезами, не имея сил вымолвить ни одного слова, Смирный вышел, сел в кибитку и покатил на север. Старый граф долго смотрел ему вслед из окна. Зять Харитонов уговорил тестя лечь в постель…
Платов слабел. Он уже не думал о поездке в Москву. Прошло Рождество. Больной стал впадать в забытье. В деревню съехались родственники из Мишкина и Новочеркасска. Потом потянулись соратники. Все со страхом ожидали неизбежного конца.
3 января 1818 года Матвей Иванович пришел в сознание и что-то зашептал. Константин Иванович склонился над тестем, но услышал лишь одну фразу:
— Слава! Слава! Где ты? И на что ты мне теперь пригодилась?
Слезы застыли на впалых щеках покойного.
Тело Платова перевезли из деревни в загородный мишкинский дом. Едва весть о кончине прославленного атамана разнеслась по просторам Дона, как из станиц потянулись в Новочеркасск казаки, прошедшие с ним путь от Москвы до Парижа.
Хоронили героя России 10 января 1818 года. От загородного графского дома, находившегося в пяти верстах от Новочеркасска, до соборной церкви выстроились казаки с войсковыми и станичными знаменами. В 11 часов началась панихида, по окончании которой офицеры сняли гроб с катафалка…
Шествие открывал отряд Атаманского полка при трех орудиях донской артиллерии. За ним медленно двигались запряженные шестериком большие дроги с крышкой от гроба, а на ней — парадная папаха, сабля и шарф покойного.
Ордена Платова на бархатных подушках, булаву, насеку и пернач несли офицеры.
Далее следовали священники и певчие.
Гроб с телом атамана возвышался на плечах молодых воинов. По обеим сторонам его — адъютанты и по шесть человек с зажженными факелами.
Траурное шествие замыкали Атаманский полк со знаменем и рота донской артиллерии.
Под гром салюта гроб опустили в могилу у временного Вознесенского собора, неподалеку от вновь сооружаемого каменного, что ныне возвышается на центральной площади города Новочеркасска, основанного Платовым…
15 января 1818 года архимандрит московского Донского монастыря Евгений, обращаясь к прихожанам, сказал:
«От Тихого Дона несется, как молния, поражает, подобно грому, печальная весть: Платов умер!
