Большевики были готовы к Гражданской войне. Благоденствие и социальный мир в России, как, впрочем, благоденствие и мир в любой другой отдельно взятой стране, никогда не входили в число их задач. Их вдохновляла титаническая мечта о Мировой Коммуне. Это был образ земного рая, созданного руками людей, воплотивших вековечную мечту человечества о справедливой жизни. Тут не было богатых и бедных, никто не ощущал себя сильным или слабым, никто не мог похвалиться особыми привилегиями – все были равны во всем, все было общее, и жизнь каждого человека содержала все возможности, присущие остальным людям. Поэтому главным противником коммунистов-большевиков был Бог, сотворивший мироздание несправедливым. Другим противником являлось государство, служители которого силой поддерживали эту несправедливость в человеческом обществе. И, наконец, третьим врагом была собственность, чье количество являлось выражением этой несправедливости в частной жизни каждого человека. Следовательно, в своей борьбе коммунисты могли опираться, прежде всего, на тех, кто не имел собственности, не ждал ничего хорошего от государства и не надеялся уже на Бога – т. е. на пролетариат, городскую и сельскую бедноту. Все прочие в ходе коммунистической революции подлежали либо уничтожению, либо принудительному перевоспитанию.
Понятно, что сохранить гражданский мир строителям Мировой Коммуны было невозможно, и большевики, получив власть в октябре 1917 года, объявили в России диктатуру пролетариата, не дожидаясь, пока подлежащие искоренению «буржуи»[479] начнут оказывать вооруженное сопротивление. В декабре 1917 года была учреждена Всероссийская Чрезвычайная Комиссия (ВЧК) по борьбе с контрреволюцией и саботажем, сотрудники которой – чекисты – должны были стать, по словам Ленина, «разящим орудием» новой власти. В «разящее орудие» превратилась и созданная в феврале 1918 года Львом Троцким Рабоче-Крестьянская Красная Армия. Впрочем, первый краском (красный командир) Михаил Муравьев еще до возникновения РККА завершал военные походы своих революционных отрядов массовыми экзекуциями, приказывая беспощадно уничтожать всех офицеров, юнкеров, священников, монархистов и прочих «врагов революции» в занятых городах. Повсюду, от губерний и краев до городских районов, деревень, заводов, фабрик и даже домов, для проведения решений новой власти создавались особые комитеты бедноты (комбеды), готовые исполнить любой приказ комиссаров. Кроме неимущих пролетариев к большевикам шли разночинные молодые мечтатели-энтузиасты, шли энергичные и беспринципные карьеристы, шли чудаки и непризнанные таланты, шли в поисках удачи наемники, авантюристы и уголовники. В их ряды становились «красные» прибалты и финны, безвозвратно вытесненные из собственных стран после скоротечных, но кровавых гражданских войн. Их союзниками были местечковые евреи, пережившие гонения и погромы и готовые ответить тем же своим обидчикам. Вместе они составляли грозную разрушительную силу, призванную окончательно сокрушить Россию, превратив одну шестую земной суши в плацдарм для победного шествия мирового коммунистического Интернационала:
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,—
Кто был ничем, тот станет всем.
За несколько дней до бойни в Екатеринбурге в Москве на только что открывшемся V Съезде Советов против большевиков выступили их последние союзники – левые эсеры, возмущенные зверствами деревенских комбедов и позорным Брестским миром. Во время работы Съезда вооруженные отряды эсеров попытались захватить в заложники руководителей ВКП (б), а лихой эсеровский боевик Яков Блюмкин застрелил германского посла Мирбаха. В это же время в Симбирске неистовый краском Муравьев отдал своим бойцам приказ идти на Москву и «свергнуть диктатуру большевиков». Московский мятеж был подавлен латышскими стрелками, Муравьев же, попав в засаду, застрелился. Но в Ярославле и Рыбинске вспыхнули новые эсеровские мятежи, а в столицах левые эсеры перешли к тактике террора, хорошо знакомой им по былому революционному подполью. В один день, 30 августа, в Москве на рабочем митинге был тяжело ранен Ленин, а в Петрограде – убит председатель ПетроЧК Моисей Урицкий. В ответ большевики, оставшиеся единственной партией, представленной в Совнаркоме, объявили собственный красный террор.
Все это время Гумилев, как и большинство петроградцев, был удален от политической жизни. Погрузившись в перевод «Гильгамеша», он перелагал русскими стихами самый древний – до Библии! – рассказ о Всемирном потопе:
Шесть дней, шесть ночей бродят ветер и воды,
ураган владеет землею.
При начале седьмого дня ураган спадает,
Он, который сражался, подобно войску;
Море утишилось, ветер улегся, потоп прекратился.
Я на море взглянул: голос не слышен,
Все человечество стало грязью,
Выше кровель легло болото!
5 августа Гумилев вручил Ахматовой полученную им в Отделе записей браков справку о расторжении семейного союза. Через три дня, так же буднично, в том же советском «отделе записей» состоялась регистрация его второго, гражданского брака с Анной Энгельгардт. Необходимой юридической «свидетельницей» бракосочетания была сумрачная Ольга Арбенина. «Аня просила меня прийти к ней, – вспоминала Арбенина, – даже приглашения (или оповещения) о свадьбе были отпечатаны по всем правилам, и она уговаривала: они оба так хотят, чтобы я пришла, – если бы я не пошла, она бы вообразила, что я ревную, а этого я не хотела показать, да, говоря правду, я была спокойна – шпоры не позванивали, шпага не ударялась о плиты, и нельзя было дотронуться до «святого брелка» – Георгия – на его груди. Он был в штатском, по-прежнему бритоголовый, с насмешливой маской на своем обжигающе-некрасивом лице. Тот – и не тот. Главное – время было другое! Проклятое время!»
На скромнейшем семейном торжестве («Что ели, пили – не помню», – признается Арбенина) счастливый жених развлекал собравшихся рассказами об Англии, о встрече с Честертоном под немецкими бомбами, пытался балагурить:
– Посмотрите: вот Аня – настоящая кроткая восточная женщина, едущая на верблюде за спиной своего повелителя! А рядом с ней Оля – да это же валькирия, которая только и знает, что бороться, отбиваться, повелевать…
Под конец затеяли гадать на Библии. Арбенина, спотыкаясь на церковнославянской вязи, прочла:
