Особо привлекательной для москвичей и многочисленных гостей столицы стала развернувшаяся выставка-продажа картин. Здесь можно было купить как совсем маленькую лубочную работу за три – пять рублей, так и серьезную картину за несколько сотен и даже тысяч. По тем временам это большие деньги.
В период перестройки художественный бизнес развился в стране поразительно быстро. Буквально за несколько лет он по своему размаху вышел на мировой уровень. Вот бы так с промышленностью или сельским хозяйством! Достаточным условием для такого взрывного расцвета стало всего-то прекращение преследования самодеятельных вернисажей со свободной торговлей. И это притом, что трудности с обеспечением красками, холстами и кистями в первые годы были огромными. В Москве товары для художников продавались всего в нескольких магазинах, которые почему-то снабжались исключительно в последний день месяца, но зато под завязку. Очереди художественно-ориентированный народ занимал с раннего утра, и каждый брал столько, сколько мог унести. Цены тому способствовали. Уже к обеду магазины пустели, напоминая покинутое поле битвы, а продавцы, выполнившие месячный план, едва стояли на ногах.
Теперь товары для художников в изобилии свезены в Москву со всего света. Загадкой для меня остается только, откуда у нас оказалось столько художников? Где они были раньше и чем кормились? В Москве вернисажей стало не меньше, чем в Париже. Они такие огромные, что их трудно осмотреть за один раз. Качество работ, конечно, различное, но в целом никак не ниже заграничного массового рынка. Кстати, меня всегда удивляло почти полное отсутствие работ наших классиков в крупнейших заграничных музеях типа Лувра и «Метрополитена». Явно это связано не с низким уровнем их полотен, скорее с политической и финансовой ангажированностью собирателей коллекций. Конечно, мы слегка уступим итальянцам, испанцам и французам, но уж американцы, англичане и немцы никак не выше наших живописцев.
Вернемся, однако, на Арбат, куда мы с Викой частенько наведывались в силу близкого расположения. Результатом этих посещений стало приобретение десятка мелких работ. Однажды вечером, в темноте, мы приобрели картину, которая оказалась в одном месте смазана. Вика купила детский набор масляных красок, кисточку и поправила поврежденный фрагмент. Вроде этим все и могло бы закончиться. Но нет, этот момент стал поворотным в моей судьбе, ибо на все последующие годы обеспечил меня исключительно интересным, да еще и полезным занятием.
До этого я никакого отношения к живописи не имел, но, будучи человеком практичным и хозяйственным, оставшимся краскам и кисточке решил найти применение. Первую картинку я сделал на случайно оказавшемся под рукой куске оргалита. Несмотря на полное отсутствие представлений о масляной живописи и навыков рисования, получилось, на мой взгляд, вполне сносно, а я почувствовал, что новое занятие мне приятно и интересно. Все остальные увлечения сразу отодвинулись на второй план. Так с апреля 1984 года у меня в сорокалетнем возрасте появились новые, художественные интересы, оказавшиеся исключительно устойчивыми.
Недавно прочитал у М. Уилстона – автора популярных в шестидесятые годы романов про ученых «Жизнь во мгле» и «Встреча на далеком мередиане»: «Математик и физик-теоретик близки к поэту и музыканту; экспериментатор скорее напоминает художника или скульптора». Как все взаимосвязано. Оказывается, претендентов в теоретики и экспериментаторы можно рассортировать по музыкальным способностям. Правильно, что я не подался в теоретики. Ну, это к слову.
После первого художественого упражнения я решил было подучиться в книгах. Но то ли книги были скучноваты, то ли нетерпение взяло верх, но занятие это я оставил и обратился напрямую к классикам. Сначала принялся за французских импрессионистов. Сделал с десяток копий Моне, Ренуара, Мане и Сислея. Затем поднял руку на Ван Гога. Дело шло неплохо, и классики мной могли бы быть довольны, так как копии в достойных рамах выглядели вполне прилично, во всяком случае родственникам нравились. Не остались в стороне и соотечественники – Поленов, Левитан, Васильев, Серов, Коровин. Такой путь обучения имел для меня – человека практического образа жизни – ту привлекательную особенность, что сразу давал осязаемый результат. Это не какие-то ученические рисунки шариков и кубиков.
С приходом навыков картины радикально решили для меня проблему подарков. Особенно существенно это было для общения с зарубежными коллегами и друзьями. Приобрести для них что-либо, кроме избитых матрешек, водки и икры, было трудно, и тут картины оказались просто находкой.
Однажды в подарок немецкому приятелю я сделал копию «Танцующей пары» Ренуара и отправил ее в Германию со знакомой. На таможне картину задержали, а у знакомой возникли серьезные проблемы. Для меня это явилось первым фактом официального признания.
Качество моих работ всецело зависит от удачи с сюжетом. Удивительно, как мастерам удается изобразить любую безделицу так, что глаз не оторвешь. К примеру, в Национальной картинной галерее в Вашингтоне выставлена работа, изображающая просто-напросто кусок сливочного масла, правда большой. Так вот, им постоянно любуется народ. Мне же для достижения намного более скромного успеха обязательно требуется что-то необычное.
Поиск сюжетов занимает у меня времени больше, чем сам процесс их отображения. В первые годы я исходил с фотоаппаратом сотни километров, сделал тысячу слайдов и цветных снимков. Сейчас Интернет своими грандиозными фотосайтами вытеснил этот творческий этап. Соперничать с ним не представляется возможным, так же как и отказаться от использования великолепного в своем разнообразии материала.
Редок снимок, прямо ложащийся на полотно, чаще его приходится дополнять или упрощать. Вообще же между фотографией и картиной существует, как я убедился, очень большое различие. Фото является объективным отображением действительности и смотрится тем лучше, чем прекраснее сама действительность. Красивость фотографии является ее безусловным достоинством. На фото легко уживаются ярко-синее небо с огненно-красными канадскими кленами, вполне уместны четкие геометрические линии аллей и даже деревьев.
Картина же субъективна по своей сути. Красивость и упорядоченность пейзажа, прямизна линий и безупречность форм не вызывает душевного волнения. Любая творческая работа должна содержать в себе что-то потаенное, подчас противоречивое. Может быть, поэтому российские пейзажи с покосившимися избами много живописнее картин с изображением великолепных европейских дворцов, парков и усадеб. У меня есть множество прекрасных фотографий последних, но ни одна из них не стала для меня темой картины. Впрочем, сердцу англичанина, немца или француза, возможно, ближе их родные красоты. Не смею оспаривать их право возразить по поводу моих нападок.
