На пройденном пути заслуживает еще один факт, который надо отметить: на одном из ночлегов исчез из бригады командир 2–го дивизиона 1-го полка подъесаул Янков, бывший командир 3–го полка. Он ушел с вестовым и двумя вьючными конями при одном запасном коне. Что его толкнуло на тайное бегство и куда он бежал — неизвестно. В эмиграции он, как будто бы, не появлялся.
Попытка идти скрытно — напрасные были старания, так как след от похода бригады был слишком заметен. Остановка у храма Солнца на полсуток не могла быть скрытой от красных в Урге. Они знали, что мы где-то в районе Мандала и идем северным путем на восток. Выходы из Хэнтэя по карте совершенно ясно определялись: или в верховья Толы, или в верховье Керулена. Но вот и долина Мандала. Из нее выходы во все четыре стороны и в частности, из нее идет путь по южным склонам Хэнтэя в верховья р. Толы или Керулена, куда я и вел части.
Бригада двигалась в колонне по три. Авангард, поравнявшись с разрушенным поселком Мандал, был обстрелян с южных гор красными. Я ехал в авангарде. Задерживаться было нельзя, нужно было проскочить обстреливаемое место возможно быстрее. Вызвал артиллерийский взвод поручика Шестакова и приказал ему открыть из двух пушек шрапнельный огонь по сопке, где засели красные. Сколько их там было — неизвестно. Языка достать было неоткуда. Поручик Шестаков — отличный артиллерист и со второй — третьей очереди шрапнели стали рваться над цепями красных на сопке. Они заметались по сопке, ища укрытий. В бинокль определилось, что их на сопке до 200 человек. Подвернулся местный монгол и сообщил, что те красные, кои сидят на сопке — косцы, которые здесь, в долине Мандала, косят сено. Они утром бросили поселок и ушли на сопки, так как получили сведения, что идут унгерновцы на Мандал. Тем временем бригада на рыси проходила обстреливаемое пространство и скрывалась на подъеме Хэнтэя. Бригада благополучно миновала опасное место, не потеряв ни убитыми, ни ранеными ни всадника, ни коня. Когда подходил арьергард, артиллерия снялась с позиции, и поручик Шестаков с грустью доложил, что в зарядном ящике осталось 3 снаряда. Стал вопрос, нужно ли для дела тянуть по горам 2 пушки и 2 зарядных ящика с тем, чтобы их сдать в Хайларе китайцам? На втором большом перевале выяснилось, что пушки нужно тянуть на подъемы на лямках людям. Посоветовавшись с Парыгиным и Хоботовым, приказал Шестакову вынуть замки, снять прицельные приборы, а пушки и зарядные ящики столкнуть в пропасть, что ими с великим прискорбием и было выполнено.
Шли без проводника по карте, которая оказалась весьма точной. Кроме того, в бригаде были буряты, жившие в Монголии и знакомые с этими местами. На тропе, где она раздваивалась на верховье Толы и верховье Керулена, решили идти в верховье Керулена, так как не оставалось сомнений, что красные в Урге знают о нашем движении и заняли ближайший выход от Урги (40–50 км) — Толу.
Пересекли Хара-гол, как Тола именуется в своем начале, и вышли на Керулен. Соблазняло спуститься по ней до знакомого унгерновцам Улан-дабана, перевалить его и выйти на Керулен где-нибудь вблизи и севернее Гун — Гулутая.
Стали спускаться до водораздела двух рек, перейдя на левый берег Хара-гол. Оторвались от реки и пошли горными долинами на юго-восток. Во второй половине дня, помнится, с головной заставой ехал полковник Кастерин. Послышались выстрелы. Первый полк пошел вперед. Когда я подъехал к 1–му полку, то он уже вел бой с красными. Обстановка была такова: дефиле из гор в долину Керулена было занято красными. Какие их силы и огневые средства — неизвестно. Полковник Парыгин повел энергично наступление тремя спешенными сотнями. Пулеметная команда подъесаула Иванова открыла огонь из 3–4 пулеметов. Наблюдая за боем, выяснил, что красные — регулярная кавалерия, числом до 400–450 бойцов при 6 пулеметах. Они заняли юго-восточные склоны дефиле и, чтобы сбить их, нужно делать большое обходное движение по горам. День склонялся к вечеру и до ночи обходная колонна не успеет закончить своего маневра, а, следовательно, к утру бригада окажется разобщенной в горах. К красным может подойти подкрепление за ночь. Было двое тяжело раненых офицеров и два убитых всадника. Большой бой. который нам навязывали красные, не входил в наши расчеты. Наблюдая за ходом боя, чувствовалось, что наступление ведется без энтузиазма — далеко не так, как атаковали красных у Ново-Дмитриевки или в Гусиноозерском дацане. Бойцы явно берегли свои жизни. Становилось ясным, что нужно уходить, но куда? Даже на карте Лисовского не были показаны пути в горном районе Хэнтэя.
Когда я ломал голову над картой, из арьергарда привели маленького, захудалого ламу неопределенного возраста с плохеньким конем. На вопрос, откуда он, ответил, что едет из Бревен-хийда на Орхон. “Знаешь ли дороги на Бревен-хийда по горам?” — “Если бы я их не знал, то не был бы здесь. В этих горах я родился прожил всю жизнь”. — “Ты знаешь, кто мы?” — “Знаю — унгерновцы, и натт '' — настырь молится Богу за успех вашего дела”. Стало ясно, что он знает дороги:. "Зудишь, что красные закрыли нам выход в долину Керулена?” — “Вижу. Мог нести вас другой дорогой в долину Керулена, где красных нет”. — “Веди’‘
Солнце склонялось к вечеру. Подъехав к полковнику Парыгину, я принудил не вести наступление вперед, а цепи задержать на месте до темноты и с темнотой уходить в арьергарде, а я поведу колонну по горам на север. Я со своим штабом двинулся с ламой вперед на север. Полковник Хоботов энергично перестраивал колонну и наводил порядок в ней, на что потребовалось немалое время, так как вся бригада сгрудилась в тесном месте, и перемешались кони и люди. Тут же сгруппировались и коноводы 1–го полка, который дрался с красными.
Два надежных урядника ехали около ламы, охраняя его. Лама же ехал уверенно, бормоча слова молитвы, перебирая правой рукой четки. Только к полуночи получил извещение, что 1–й полк оторвался от красных и идет в хвосте колонны. Двух тяжело раненых везут на носилках. Убитых не сумели вывезти с поля боя. Колонна как с вечера начала подъем, так и шла все выше и выше. Становилось холодно. Только к рассвету кончился подъем. Бригада растянулась на много верст, так шли гуськом, по одному, благодаря тому, что большинство всадников вели заенных коней.
С рассветом стала проясняться обстановка. Где мы — не знал. Ночью оторвалась у меня походная сумка и с ней погибла драгоценная карта Лисовского и др; важные документы. Вышли на плоскогорье. Когда часам к 10 утра туман рассеялся, то взорам представилась унылая картина: болотистое пространство, на котором кое- где виднелись чахлые сосны. Тропа шла среди болот, и опасно с нее было делать шаг в сторону. Часам к 11 утра под конскими копытами почувствовалась твердая почва. Лама слез с коня и сказал, что здесь нужно кормить коней — трава хорошая. Велика была радость всадников и коней. Вся бригада подтянулась, и здесь всадники разобрались по своим частям, и каждая сотня стала на свое место. Трава была высокая, сочная и кони тут же между сотнями начали жадно есть.
