Взял слово Н. А. Мухитдинов — получилось, что выступал второй раз. Не успел закончить, как вошел секретарь и взволнованно доложил, что в приемной находится группа членов ЦК, хотят войти.
Булганин. Кто позволил? Нельзя!
Хрущев. Как это нельзя? Это же члены ЦК!
Их перепалка была прервана, так как в зал вошли человек 15–20. Мухитдинов бросил на них взгляд: это были ответственные сотрудники ЦК и преимущественно работники КГБ, МВД и военные. Впереди — Серов. От имени явившихся он начал резко говорить, что трое суток происходит что-то непонятное.
— Мы все, члены ЦК, оказали вам доверие, избрав в Президиум. Вы же закрылись, нам неизвестно, о чем говорите. Народ, партия в неведении, возникают слухи. Идет резонанс за рубежом. Дела же заброшены. Требуем объяснить, в чем дело, что происходит. Ни один вопрос, входящий в компетенцию Пленума, не должен здесь решаться. Не уйдем, не получив ясного ответа!
Булганин (стуча кулаком по столу). Как вы смеете?! Всем ясно, кто и по чьей инициативе собрал эту группу. Все объясним не вам, а Пленуму. Сейчас же расходитесь, не мешайте работать!
Конев (поддерживая Серова). Мы же члены ЦК. Народ должен знать правду!
Булганин. Повторяю, расходитесь!
Маленков. Не будем обострять. Поручим товарищу Ворошилову выйти в приемную и объяснить, в связи с чем заседает Президиум.
Булганин. Верно. Давай, Климент, выходи и объясни товарищам.
Хрущев. Не позволю дезинформировать членов ЦК! Я тоже выйду и расскажу всю правду, кто и чем здесь занимается, чтобы партия и народ знали все!
От волнения он покраснел, дрожал, даже пошатывался. Ворошилов и Хрущев направились к дверям. Стоя на пороге, Хрущев бросил:
— Вы сидите, продолжайте. Я поговорю с народом, членами ЦК. Мы вернемся.
Тут же первым струсил Маленков:
— Давайте не будем дальше вести дискуссию. Все можно решить сейчас. Дело не в том, чтобы кого-то сделать жертвой. Пусть Никита Сергеевич и дальше работает.
Каганович. Верно. Надо заканчивать это дело.
А в приемной шел разговор. В зале сидели молча, не шевелясь, не глядя друг на друга. Так продолжалось не меньше часа. Наконец, вернулись Ворошилов и Хрущев. Не успел никто и рта раскрыть, как Хрущев заявил:
— Мы сказали им всю правду. Вот Климент Ефремович вынужден был оправдываться перед членами ЦК. Все происшедшее не вписывается ни в рамки закона, ни в рамки Устава партии. На Пленуме скажем об этом. Требуют созвать его завтра. Как?
Мы поддержали.
— Правильно, скорее созвать Пленум и перенести обсуждение туда.
В этот момент было ясно, что Булганин сам не рад взятой ранее на себя роли председательствующего. Он сидел молча. Инициатива перешла в руки Хрущева. Он обратился к Ворошилову:
— Пошли, Климент, выйдем и скажем, что Пленум завтра.
Присутствовавшие, кто тихо, кто громко, поддержали:
— Да, конечно.
Членам ЦК объявили о завтрашнем Пленуме, они ушли. Булганин пересел на свое прежнее место.
Хрущев. Ваша позиция ясна. Наверное, даже решение подготовили?
Маленков. Не писали никакого решения.
Хрущев. Я Первый секретарь ЦК и буду докладывать на Пленуме обо всем, что здесь произошло. Вы тоже изложите свою позицию. Товарищи всех заслушают и примут решение.
Тут секретарь передал Хрущеву какую-то записку. Он надел очки, прочитал и сказал:
— Это от Брежнева. Вот что он пишет… (В записке говорилось, что Леонид Ильич глубоко сожалеет, что заболел. Полностью поддерживает Никиту Сергеевича, считает, что он должен оставаться Первым секретарем, осуждает поведение заговорщиков, предлагает вывести их из состава Президиума и строго наказать.)
Никто не сказал ни слова. Но, по словам Мухитдинова, все будто заново увидели истинное лицо автора. Поразила его осведомленность о происходящем, вплоть до последних часов. Но эта весьма своевременная поддержка опять изменила мнение Хрущева о Брежневе, и опять перед ним открылась дорога наверх.
Утром открылся Пленум.
На документе — устрашающие грифы: «Строго секретно. Снятие копий воспрещается. Подлежит возврату в 1-й сектор Общего отдела ЦК КПСС». Это стенографический отчет июньского (1957 г.) Пленума ЦК КПСС.
Его открыл Н. С. Хрущев.
- Из 130 членов Центрального Комитета прибыло и находится здесь 121 член Центрального Комитета, — доложил он, — из 117 кандидатов прибыло 94, из 62 членов Ревизионной комиссии прибыл 51. Некоторые товарищи, которые здесь отсутствуют, больны, некоторые находятся за границей и не успели прибыть. Видимо, прибудут позже. Считает ли Пленум правомерным открыть заседание?
— Да! — раздались голоса в зале.
- Объявляю Пленум открытым, — объявил Хрущев. — На обсуждение Пленума Центрального Комитета КПСС вносится внутрипартийный вопрос. Какое мнение членов Центрального Комитета?
— Принять, — послышались одобрительные голоса.
— Принимается. Я хотел бы условиться о распорядке работы Пленума. Есть предложение сегодня работу Пленума вести до 6 часов вечера, видимо, с одним перерывом. Следующее заседание созвать в понедельник, в 10 часов утра.
- Почему не завтра? — спросил Молотов.
- Как видите, я спрашиваю Пленум, а вы вопрос задаете, — повернулся в его сторону Хрущев. Если у вас другое мнение, вы можете внести другое предложение. Мнение это не только мое, но и других членов Президиума.
- Я не знал этого, — произнес Молотов.
- Я ничего не имею против, каждый член Пленума может поставить любой вопрос. Я только объясняю, — сказал Хрущев.
Молотов, похоже, обиделся:
- Я больше ничего не говорю. Я не возражаю.
Хрущев продолжил:
- Сегодня будем работать до шести часов и перерыв с сегодняшнего дня до десяти часов утра понедельника.
— Правильно! — поддержали в зале.
— О регламенте для выступлений. Есть такое мнение, — мы обменялись мнениями среди членов Президиума, — покамест не устанавливать регламент для выступающих. Видимо, когда начнется повторение в выступлениях, а это неизбежно, — тогда мы вернемся к вопросу о регламенте, и, если Пленум найдет нужным, установим какой-то регламент.
— Правильно! — снова раздалось в зале.
- Нет возражений против этого? — Хрущев обвел глазами зал. — Нет. Тогда слово для сообщения имеет товарищ Суслов.
Долговязая, аскетичная фигура секретаря ЦК по идеологии прошествовала к трибуне.
- Президиум Центрального Комитета поручил мне сделать информацию по вопросу, который обсуждался на заседаниях Президиума Центрального Комитета 18, 19, 20 и 21 июня, то есть в течение четырех последних дней, — начал он. — Должен сообщить вам, что текст моей информации не рассматривался и не утверждался Президиумом ЦК. Прошу учесть также, что стенограммы заседаний Президиума не велось, информацию приходится строить лишь по памяти; времени для подготовки данного информационного сообщения у меня было крайне мало.
