Будет завтра работенки!
1 октября
Целый день трудились в поте лица. Какое там – лица! Аж пар ото всех валил столбом. Бревна распиливали, грузили на тягач и на самоходки, а там, где бронированные тяжеловозы пройти не могли, таскали на себе и с превеликим тщанием укладывали одно к одному, скрепляя друг с другом железными скобами (увы, их очень мало) и проволокой, – словом, устилали себе путь к спасению; на спуске к болоту, пониже бывшего сенного сарая, вырыли капонир для «мертвяка», чтобы Егоров мог упереть свой тягач лбом в земляную стенку.
И вот армейский тягач не спеша впрягается в длиннющий трос, пропущенный через полиспаст, который надежно прикреплен к концу буксирного троса нашей машины. Другой конец длинного троса держит на своем крюке, стоя в капонире, тягач Васи Егорова.
Смотреть на нашу самоходку жалко и страшно: правый борт ее уже до самой башни погрузился в болото, пушка бессильно лежит на помосте из бревен, словно вытянутый хобот доисторического слоновьего родича, изнемогшего в борьбе с предательской топью и обреченного на верную гибель...
К тягачу, пятясь задом, подошла самоходка Карапузова и прицепилась к нему буксирным тросом. Водители осторожно натянули тросы, выбирая слабину.
Настала решительная минута. Все работающие отошли подальше, чтобы не рубануло тросом, если он вдруг лопнет, и замерли в томительном ожидании.
Бирюков стал на бугорке так, чтобы его видели сразу оба водителя, и подал рукою команду «вперед». Дизели дружно взревели, обе машины рванулись и легко пошли на пригорок – моя осталась на месте... Бирюков поднял вверх руку и резко опустил – стоп!
Все в недоумении бросаются к моей машине... Черт возьми! Лопнуло «ухо» нашего буксирного троса, «надкушенное» болванкой во время разведки боем, когда нам пришлось ретироваться из-за речки под огнем. Проклятая болванка! А я – болван, каких свет не видывал, потому что тогда не придал никакого значения этому повреждению, а сейчас, измотанный проклятым болотом, даже не задумался о том, выдержит ли поврежденный коуш такую дикую нагрузку.
Совершенно убитый случившимся, казнюсь, уныло опускаю нос, однако Нил Тимофеевич, произнеся два-три кратких, приличных моменту выражения, не теряя времени попусту, подает личный пример: хватает лопату и начинает со злым покряхтыванием «мелиоративные» работы возле кормы. Ведь завтра надо будет тянуть снова, а правый крюк, нужный нам для этого, глубоко погрузился в болотную грязищу. Да-а...
Снова до полной темноты роемся, как кабаны, всем экипажем, добираясь до крюка, но вырытый нами котлован быстро заполняется вонючей болотной жижей. Карапузовский экипаж почему-то не помогает нам... Ну и сачки, черт бы их взял!
* * *
Поздним вечером, за ужином в «штаб-квартире», Карапузов со своим командиром Суртаевым всячески заглаживают вину перед возмущенными до предела офицерами с других машин. Мы с Нилом помалкиваем, с презрением поглядывая на губастого Суртаева («Губошлеп, чтоб ему пусто было!» – проворчал сердито мне на ухо Нил) и его водителя, с машиной которых мы провозились не покладая рук около трех суток.
2 октября
С самого рассвета – осушительные работы до мокрой спины (сапоги и то, что выше голенищ, – все, само собой, промокло в холодной черной воде), чтобы набросить тросы на крюки (мы решили для гарантии вытаскиваться на двух тросах).
Митя Салов – герой дня. Раздевшись донага, чтобы не испоганить в вонючей жиже обмундирование, и облачившись в маскрубаху (пригодилась-таки!), он несколько раз погружался до подбородка, несмотря на то что ростом не обижен, в холодную купель, полную жидкой грязи, нащупывая буксирные крюки, и прицепил-таки оба троса!
В 13.10 те же машины вырвали нашу самоходку из болота, цепко державшего пятидесятитонную массу.
С ревом работали моторы буксирующих машин, дрожала болотная топь, колыхалась гать.
Стоя во весь рост на башне, с замиранием сердца наблюдаю, как сантиметр за сантиметром поднимается над болотом наша красавица. Еще рывок, еще – и вдруг оглушительный утробный рык перекрывает натужное гудение двух танковых дизелей. Это дико и яростно не то всхрапнула, не то всхрюкнула жадно разверзшаяся темная пасть болота, за восемь суток накрепко присосавшаяся к телу машины. Вырвались!
* * *
В 13.30, через долгих двадцать минут, наша ИСУ, постепенно выровнявшись, выходит наконец на дорогу, точнее, на наш рукотворный бревенчатый мост!
В руках у меня сам собою очутился ППШ с тяжелым круглым диском. В упоении вскидываю автомат к небу – и он без запинки длинно тараторит, пока не выплевывает последнюю желтую гильзу. Хороший, видно, хозяин, заботливый, был у этого автомата, найденного нами еще на подступах к проклятому болоту, среди придорожных сосенок, в полузасыпанном окопчике.
Салютовали и на машине Суртаева. Во время салюта пал смертью храбрых здоровенный, одичавший без хозяев свин, прибежавший, по всей видимости, взглянуть на людское торжество. Поступили с гостем невежливо, но не умирать же с голоду почти двум десяткам уставших самоходчиков.
Спасенную машину бережно подтянули к хуторку на той стороне болота, и мы всем экипажем тотчас принялись приводить ее в порядок. Вся она, «по самые уши» в грязи и тине. В картер двигателя проникла вода, должно быть, через правый воздухофильтр.
Тягачи, закончив свое нелегкое дело, сразу же ушли: их помощи с нетерпением и тоскою ожидают другие страждущие по глухим углам коварного трясинного царства.
Заряжающий наш запалил костер, безопасный при дневном свете, и, пока остальные занимались уборкой внутри машины, сварилась в ведре несоленая свинина. Ели ее без хлеба и, несмотря на то что зверски проголодались, с отвращением.
С наступлением темноты выставили часовых и залезли на сенник, устроенный на чердаке дома, возле которого притулились обе самоходки.
3 октября
Работы хватило на целый день: драили, смазывали всю ходовую часть и все то, что побывало в воде. Темнота подкралась незаметно, и из-за нее мы с Нилом, сколько ни бились, не смогли слить масло из картера двигателя. Плюнули: утро вечера мудренее.
После трудов праведных оба экипажа славно попарились в бане и, блаженствуя, роскошно раскинулись на сене. Не успели как следует заснуть, случилась тревога. В соседнем хуторе поднялся шум со стрельбой, потом стрельба переместилась в ближний лесочек, так что мы горохом ссыпались со своего чердака и изготовились к бою. Но, как вскоре выяснилось, это была пустая тревога.
Ее устроил с перепугу Губошлеп, таскавшийся куда-то по женской части и, должно быть, встреченный там не очень гостеприимно. В октябрьской темени ему, видите ли, что-то такое померещилось. Вот дурень, не дал людям поспать.
