Легко представить любопытство и возбужденье в Мондахе, когда стало известно: к Карлу едет друг из России!
«Я еще спал, когда скрипнула дверь и чей-то голос сказал: «Это молоко гостю…» потом стали приносить лук, редиску, свежий печеный хлеб, сливы, клубнику. И все со словами: «Гостю…»
Карл представлял приходящим либо самого гостя, либо, если гость ушел рисовать, портрет Суворова, написанный еще в Киеве для подарка музею у Сен-Готардского перевала.
Молва о портрете Суворова достигла каждого дома в Мондахе, и представители местного «сельсовета» пришли просить о помещении портрета в витрину деревенского магазина. У портрета стояла толпа любопытных, но, конечно, наибольшее любопытство вызывал сам художник. Через неделю он был уже своим человеком в Мондахе. С ним здоровались со дворов, когда он шел по деревне, в разговоре спрашивали о здоровье жены, зятя и дочки. Особое удовольствие селянам доставляло смотреть, как художник работал. «Любопытный, опираясь обычно на вилы, с интересом ребенка наблюдал, как на холст перекочевывала знакомая ему с детства горушка. Одобренье работы почти всегда выражалось словами: «О, я бы так не сумел!» И вслед за этим я получал приглашенье: «Пойдем, посмотришь моих коров…»
Петр побывал во многих домах, и везде в ритуале гостеприимства были смотрины коров. «В каждом дворе коровы содержались, как королевы. Кое-где чистоты ради даже хвосты у коров были подняты на упругих тесемках к шесту. Хозяин называл имена десяти – пятнадцати пестрых своих любимиц. Говорил, сколько каждая дает молока, какой жирности молоко, как ведется в целом хозяйство. Теперь уже наступала моя очередь восклицать: «О, я бы так не сумел!» Счастливый владелец коров хлопал меня по спине, и в этом дружеском жесте я чувствовал много всего хорошего».
Домик Карла в Мондахе – один из самых маленьких и едва ли не самый старый – ему без малого триста лет. Под этой крышей Петр ощутил полную меру гостеприимства и искреннее дружеское тепло. Карл живет с двумя старушками-сестрами, обожающими младшего брата. После каждой поездки за пределы деревни Мария, старшая из сестер, манила гостя присесть: «Ну, Петер, рассказывай…» Петр Ильич, вполне воскресивший в гостях свой немецкий язык, умел на нем еще и очень занятно представить их с Карлом странствия по Швейцарии. Старушка во всех интересных местах прерывала рассказ одним и тем же вопросом: «А Карл? Что сказал Карл?..» Петр в лицах изображал поведение свое и Карла. Старушка, довольная, улыбалась: «Да, Карл у нас замечательный человек. И тебя, Петер, мы тоже считаем братом. Ваши истории с Карлом – удивительная человеческая история!»
Гостеприимство в Мондахе венчал торжественный ужин, устроенный «сельсоветом». В этот вечер в местном маленьком ресторане столы были сдвинуты вместе. Председатель совета, выполняющий эту должность без отрыва от крестьянского производства, открыл застолье прочувствованным словом о человеческой дружбе, о радости встреч, об узнавании людьми друг друга. В заключение гостю вручили книгу об истории и хозяйстве села. Все сидящие за столом расписались в книге, а председатель подышал на печать и оставил памятный оттиск: осанистый негр с серьгой в левом ухе и под ним – название деревни, которую будто бы он основал.
* * *
«У путешественника нет памяти – записывай!» – с такой пометкой я подарил Петру Ильичу карманную книжечку. Поездка его была праздничной. В такой поездке человек неизбежно видит лишь внешние стороны жизни. Но и эти мимолетные наблюдения, занесенные в книжечку, любопытны.
«Мондах – село. Но от города отличается лишь тем, что пахнет коровами, сеном, цветами. Необычайная чистота! В первый день я машинально бросил спичку и почувствовал, как она «лезет в глаза», заметна на безукоризненно чистой асфальтированной улице. Почему-то я сразу вспомнил наше метро – тоже ведь спичку не бросишь! Одни и те же причины заставляют человека быть аккуратным там, где об аккуратности и чистоте постоянно заботятся».
«Все, с кем встречаюсь, считают долгом сказать мне все, что они когда-нибудь слышали о Советском Союзе. Все удивляются размерам нашей страны. Один крестьянин, уловив подходящий момент, спросил тоном, требовавшим предельной искренности: «Петер, неужели у вас в самом деле нет гор?»
«На всех званых обедах и ужинах центральное блюдо – рыба. Карл сказал: «Этим хотят подчеркнуть уважение к тебе, рыба – блюдо у нас почетное». Сам же он удивился, когда во время визита с ним в магазин в металлическую корзину я положил аккуратный брусочек сала. А это, говорю, то, без чего украинец жить не может».
«Ели дыню. Я приготовился выбросить в мусор корки, но Карл остановил: «Отнесу соседскому поросенку…» В другом доме хозяйка после обеда порезала на мелкие кубики остатки хлеба и вынесла на дощечке на солнце – «превосходная вещь для супа!» И так, я заметил, везде – даже крошка хлеба не пропадает. Это ни в коем случае не скаредность, это разумная бережливость, без которой зажиточность невозможна».
«Высшая тут похвала человеку – сказать, что он хороший работник. Работают в Мондахе с восхода солнца до темноты. Все без исключения! Желая показать особый пример трудолюбия, Карл повел меня в дом бывшего своего ученика Ганса Фогта. У него 35 гектаров земли, 30 дойных коров, 15 телят, 1000 фруктовых деревьев, дом, постройки. Все хозяйство в идеальном порядке. Работников двое: Ганс и его жена. Я покачал головой: как же вы управляетесь? Ганс показал мне свои ладони. Они были как рашпиль – в мозолях и трещинах… Никакое благополучие с неба не падает – надо работать!»
«Учитель, давний друг Карла, с которым мы вспомнили 42-й год, сказал: «У нас, возможно, это не все понимают, но то, что вы сломали Гитлеру шею, имеет громадное значение и для нашей судьбы. Если бы победили фашисты, они бы проглотили и маленькую Швейцарию».
«В Мондахе раз в год «сельсовет» устраивает туристскую автобусную поездку для пенсионеров. Нас с Карлом тоже включили в группу. В течение дня каждый из сорока экскурсантов считал своим долгом со мной побеседовать. И во всех разговорах вопрос: «Ну как вам наша Швейцария?» Ответ известен заранее, но все равно спрашивают. А один милый старик с глазами доброго и послушного мальчика решил вопрос усложнить: «А что лучше – Швейцария или Россия?» Я ответил в том смысле, что очень трудное дело – сравнивать людям, чья мать лучше. Все одобрительно заговорили. А старик, вернувшись на место рядом с дородной своей супругой, я видел, получил от нее порицание за милую свою наивность».
«От войны осталась залетевшая и сюда, в Швейцарские Альпы, «Катюша». В мою честь хлебнувшие вина пенсионеры грянули еще игривую песню на мотив «Стеньки Разина».
«Думаю: что же переменилось в Швейцарии с тех пор, когда я был тут после бегства из плена? Обнаружил: мне трудно ответить на этот вопрос. Я батрачил тогда в глухой деревушке и мало что видел. Но Карл говорит: перемен много – молодежь отхлынула в города, построено много дорог, фуникулеров, огромных отелей. Туристов сейчас в Швейцарии больше самих швейцарцев».
«Мне трудно судить о сердечности отношений между людьми. Но я ни разу не слышал перебранок или даже ворчаний в общественном транспорте или в других местах, где люди могут причинять друг другу временные неудобства. Этому следует поучиться. Взаимная вежливость так же хороша, как и культ чистоты и порядка. Они не дают накапливаться всякому мешающему жить мусору».
«О нашей встрече тут с Карлом писали газеты. И, конечно, мне было приятно прочесть: «Шестидесятилетний русский художник покорил всех сердечностью, трудолюбием, юмором. В маленьком Мондахе он достойно представлял свою большую страну».
Мы перелистывали с Петром Ильичом его пометки в карманной книжке, когда Нина Викторовна (жена художника) вынула из почтового ящика письмецо из Мондаха. Карл Келлер вослед улетевшему гостю посылал привет своих земляков. Письмо кончалось словами: «Дорогой Петр! Все, что с нами случилось, очень похоже на сказку. Но ведь все это правда! Все это было на самом деле! И это согревает мне сердце».
Фото автора. Киев. 21 июля 1982 г.
Тихоструйная Сороть
Проселки
В энциклопедиях Сороть не значится – невелика речка. Зато в пушкинских книжках или в книжках о Пушкине вы ее сразу найдете: «тихоструйная Сороть», «прихотливая», «голубая».
В жизни Пушкина было две реки, о которых можно сказать: река-судьба. Нева, в дельте которой расположился великий город, и эта деревенская синяя речка, текущая на Псковщине.
В Михайловском мы обсуждали план «проплыть по реке от истока». Хранитель пушкинских мест Семен Степанович Гейченко сам решил участвовать в этой маленькой экспедиции. Но сидевшая тут же за чаем жена не потерявшего любознательность восьмидесятилетнего человека сказала: «Семен…» – и перечислила доводы, исключавшие самого адмирала из списков команды.
