Виктор Николаевич убеждал меня не ходить на похороны Айзеншписа.
- Куда тебя несет?! - эмоционально вопрошал он. - Ты что ему, родня? Сестра? Подруга? Кто ты вообще такая?!
- Я знала и очень уважала этого человека. И я пойду! - Я была полна решимости.
- Я не разрешаю тебе идти! - повысил голос Виктор Николаевич.
- Ты не можешь мне запретить, - тихо добавила я и продолжала собираться.
Это был первый случай, когда я ослушалась своего высокопоставленного и влиятельного мужа.
По странной иронии судьбы в этот день мне позвонили из службы доставки. Пришла одежда из Италии, которую я заказывала для Димы специально к церемонии RMA-2005. Но посылка опоздала - премию вручили вчера. Когда я сообщила Диме о том, что доставили его одежду, он с какой-то грустной ухмылкой прокомментировал:
- Все к одному…
Похоронили Юрия Шмильевича на Домодедовском кладбище. Могила буквально утопала в венках и цветах. После похорон мы на автобусах направились на поминки, организованные вдовой покойного Еленой Ковригиной и клубом «Монолит», членом которого он был.
Еще в автобусе я почувствовала неладное. Появились какие-то списки, вовсю шло обсуждение, кого из присутствующих в клуб пустят, а кого нет. В итоге, когда мы приехали в «Монолит», зал оказался полупустым. Это было немыслимо - почтить память Айзеншписа хотело прийти большое количество людей. Однако Елена решила ограничиться лишь родственниками и кое-кем из подопечных. Ни Костю Николаева, который был Юрию Шмильевичу как сын, ни Катю Витебскую, президента Fashion-TV, в «Монолит» попросту не пустили.
Это был еще один шок, еще один удар, который пришлось пережить, в первую очередь Диме. Мой телефон разрывался от звонков. Звонили друзья, коллеги, знакомые - все, кто когда-либо сталкивался с Юрием Шмильевичем. Все знали, что я нахожусь рядом с Димой - свой мобильник Билан попросту отключил, поскольку был не в состоянии выслушивать слова соболезнований. Мне пришлось, стоя у входа в клуб, встречать всех, кто приходил почтить память ушедшего мэтра. Это было настолько морально тяжело, что через полчаса я сдалась и присоединилась к Диме, который понурившись, сидел чуть поодаль от остальных гостей.
Я смотрела на него, и мне казалось, будто он внутренне как бы «замерз». Еще немного - и с ним случился бы нервный срыв, грозящий затяжной депрессией. Пытаясь как-то его отвлечь, я предложила:
- Дима, если хочешь, мы можем уехать отсюда. Давай, съездим на склад и заберем посылку с одеждой из Италии?
Дима молча кивнул. Маша Малиновская, которая держалась поблизости, присоединилась к нам, и мы втроем отправились на склад, который находился в районе Тверской улицы, где я в то время жила.
Это звучит абсурдно, но все перипетии того дня немного сгладила эта возня с дорогим гардеробом известных марок. Дима внимательно рассмотрел все, что ему прислали, дал немногословные комментарии. Маша же была в полном восторге - она перемерила практически все присланные мне наряды, после чего с горящими глазами объявила, что хотела бы что-нибудь подобное.
- Выбирай, - предложила я.
Затем мы долго разговаривали, обсуждая, как нам жить дальше и что делать. Дима все время повторял, что не представляет себе, как он будет обходиться без Юрия Шмильевича, ведь Айзеншпис опекал его не хуже родного отца. А Елену Ковригину, которая сразу же выразила желание принять дела своего покойного мужа, Дима даже не знал. Но понимал, что без Айзеншписа будет все иначе. И Дима впервые попросил меня не оставлять его. Я смотрела в его глаза, сердце сжималось от жалости, но я слабо представляла себе, чем же я могу помочь этому человеку. Пообещала посоветоваться с мужем.
На том мы и расстались в этот день. Однако мы оба ошибались, думая, что смерть Айзеншписа будет самым сложным испытанием в Диминой и моей судьбе. Самое трудное нас ожидало после…
Кто имеет меньше, чем желает, должен знать, что он имеет больше, чем заслуживает.
Георг Лихтенберг
Я и многие другие оценили, насколько мужественно вел себя Дима на церемонии RMA. Если кто-то из вас когда-либо терял родных и близких, то вы поймете, чего ему стоило выйти в тот день и профессионально отработать на празднике, где никому не было дела до чужих страданий.
Понимая, что психологическая нагрузка была слишком велика, можно было бы предположить, что Дима возьмет небольшой отпуск или несколько дней отгулов, чтобы немного прийти в себя. Однако так думала, видимо, только я одна. Уже через пару дней после похорон меня всерьез напугал звонок от Димы, который сообщил мне следующее:
- Меня вызывала Елена Ковригина. - Голос его срывался. - Говорит, что я должен отработать шестьдесят концертов, за которые Юрий Шмильевич якобы уже взял предоплату.
- Подожди, - озадаченно пробормотала я. - Какие шестьдесят концертов, какая предоплата? Ты же сотрудничал с Юрием Шмильевичем? Причем тут Елена Ковригина?
- Ох, - вздохнул Дима. - Она возглавит продюсерский центр, с которым я якобы подписал контракт. Но я ни с какими центрами контрактов не подписывал. Я подписывал контракт с Юрием Шмильевичем…
- Ничего не понимаю…
- И я ничего не понимаю, - продолжал Дима. - Она сказала мне про какие-то права на мой псевдоним «Дима Билан», про эти шестьдесят концертов. Но это неважно… Яна… Это не мои люди, понимаешь? Мне с ними не по пути. Они абсолютно чужие, в них нет ни малейшего намека на творчество.
- А отказаться ты можешь? - спросила я.
- Но как? - Дима был в отчаянии. - Я живу на съемной квартире, сбережений у меня немного и хватит ненадолго. А мне еще семью кормить (Дима регулярно посылал деньги родным. - Прим. авт.). Машину - и ту по доверенности вожу, хотя я деньги за нее заплатил… Считай, что она больше не моя, я же не наследник.
- М-да, дела, - протянула я, все еще не зная, что предпринять.
- Яна, - снова спросил Дима. - Что же мне делать?
- Дима, - ответила я. - Ты, пожалуйста, только не волнуйся, хорошо? Я перезвоню тебе через пару часов…
Дима не лгал. Юрий Шмильевич - и об этом мало кто знал, - несмотря на свою заботу, старался держать Диму буквально в ежовых рукавицах и стремился, чтобы наличные деньги к Диме в руки не попадали. Специально для Димы он завел счет, куда переводил его гонорары, но на этом счету к моменту нашей проверки (это было много позже) денег не оказалось. Куда они делись - можно было только гадать.
Я повесила трубку и подумала о том, что продюсерский центр уж слишком торопится предъявить Диме претензии. К чему терзать человека, который и без того находится на грани отчаяния, тем более, сразу после похорон? Вот этого я не пойму никогда: «Ничего личного, просто бизнес».
