Он был самым крупным из нас. Мощная фигура, накачанные мышцы и неуживчивый характер вызывали у администрации лагеря в отношениях с Колей негативные эмоции. Николай вырос в интеллигентной московской семье. Отец - профессор, мать - научный сотрудник. Загруженные работой родители не могли уделять сыну достаточно внимания и доверили его воспитание няне, простодушной деревенской девушке, которая не сумела справиться со своенравным и капризным мальчишкой. Зато с этой задачей прекрасно справилась улица. Несмотря на приличный достаток в доме, Коле больше пришлась по душе уличная независимость. Со временем он стал неплохим домушником[23].
Поймали Колю совершенно случайно. Однажды ночью, во время очередной кражи, из-за своей солидной комплекции он не смог пролезть в окно квартиры, расположенной на первом этаже. Пришлось снять пальто, которое он запихнул в находящийся рядом пожарный ящик с песком. После выполнения запрограммированной задачи Коля с изъятыми вещами, упакованными в узлы, прибыл на снимаемую квартиру. Только там он спохватился, что в азарте забыл про свое пальто. А во внутреннем кармане находился его паспорт. Нужно было срочно бежать обратно.
Коля не мог знать, что случайно проходивший мимо милицейский патруль обратил внимание на приоткрытое окно и вызвал наряд на место происшествия. Пальто его было уже найдено. Как только Коля приблизился к злополучному дому, его окружили оперативники.
- Сдавайся, Николай! - крикнул опер, направляя на него наган. - Стрелять буду!
- Уйди с дороги, мусор, порву на части, сука! - выхватив нож, взревел Коля.
Несколько выстрелов по ногам, и Коля упал на колени, продолжая размахивать ножом. Налетевшие оперативники скрутили его и доставили в отделение милиции. За этот эпизод Коля заработал десять лет. Титул вора в законе получил еще на свободе. Кличка Угрюмый к нему как-то не приклеилась.
Думается, что сегодня Коля впервые в жизни решил заняться физическим трудом. Несколько часов изнурительной работы, лопнувшие кровавые волдыри на ладонях, и вот уже, обдирая плечи, друг за другом пролезаем между полом и дверью через раздолбанное отверстие в коридор. Впопыхах мы даже не подумали о том, что часовой на вышке может услышать звуки нашей отчаянной атаки.
Дальше все было делом техники. В коридоре около печки оказался лом. Этого было вполне достаточно, чтобы замок, висевший на двери, нахально отделявший нас от прелестных незнакомок, отлетел в сторону. Во время этого самоотверженного труда незнакомые прелестницы подбадривали нас радостными восклицаниями, что необычайно вдохновляло на рыцарские подвиги ради удовлетворения желания будущих дам сердца. Нашего желания тоже.
Замок отлетел в сторону, дверь распахнулась, и… Коля с Витей юркнули в женскую цитадель. Я же, с детства привыкший все делать фундаментально, неторопливо подобрал замок и сунул его дужкой в дверной пробой. Потом, взяв стоявший в углу лом, вбил его между наружной, ведущей из коридора в сени дверью карцера и полом, дабы предотвратить непредусмотренное вмешательство посторонних лиц.
Даже сейчас я не могу понять, что подтолкнуло меня к такой неторопливости. То ли действительно врожденная хозяйственность, то ли сладострастное чувство лакомки, откладывающего самый вкусный кусок на последний момент, так как я знал, что в камере находятся три женщины, и не сомневался в том, что одна из них будет моей…
Войдя в камеру, я остолбенел. Двое моих друзей судорожно трудились на верхних нарах, а в углу, подготовившись по всем правилам к предстоящей порции любви, сидела… древняя маленькая старушка.
- Иди ко мне, сынок! - прошамкала она своим беззубым ртом.
- Ну что вы, бабушка! - оторопев, ответил я и принялся вышагивать по камере туда и обратно, проклиная в мыслях свою неповоротливость и прикидывая, кто из моих друзей сумеет насладиться первым.
Витя завладел самой молодой девушкой лет восемнадцати, которая, закрыв лицо руками, отдавалась ему нежно и целомудренно. Колина подруга, лет тридцати пяти, судорожно прижимая его к себе, со стоном подбрасывала так, что он своей мощной кормовой частью едва не задевал потолок.
Все это происходило передо мной, как спектакль на сцене провинциального театра, и казалось каким-то представлением, фарсом. Верхние нары - самое фешенебельное место в камере - трещали и прогибались под напором стосковавшейся любви.
Ну конечно же мне безумно хотелось обнять ту, зардевшуюся от стыда и затаившую дыхание от желания девушку, над которой, деловито сопя, трудился Витя. Странно, но, поглядывая искоса на вздрагивающую пару, на предмет моей вожделенной мечты, я совершенно не ревновал, а лишь испытывал радость за своего товарища, который получал необычайное наслаждение.
Колька отвалился первым. Тяжело дыша, он лежал на спине, и пот струился по его вискам. Я ускорил шаг, делая вид, что не замечаю освободившегося вакантного места. Женщина пытливо посматривала на меня, и я спиной чувствовал, что она не удовлетворена. Наконец замер и Витька.
С ловкостью обезьяны стремительно взлетел я на верхние нары и моментально занял освободившееся место. Вихрь чувств закрутил меня, когда я прижал к себе обнаженное, разгоряченное девичье тело. Сознание помутилось…
Когда я пришел в себя, то, оглядевшись, увидел, что Витя уже трудится с Колиной подругой, а Коля, очевидно больше меня уважая старость, охотно обслуживает бабушку, которая кряхтит от удовольствия и что-то нашептывает своему возлюбленному беззубым ртом.
Как коршун (несмотря на товарищескую солидарность) заслоняя свою подругу, свирепо посматривал я по сторонам, всем своим видом давая понять, что больше не уступлю ее никому. Девочка смотрела на меня счастливыми глазами. Друзья поняли меня, и я был им за это благодарен.
Да простит нас Господь, что в ту ночь мы занимались отнятой у нас любовью вовсе не в интимной обстановке. Но мы не видели друг друга. В порыве непередаваемого экстаза каждый был сосредоточен только на своей подруге и больше ни на ком на свете. Гнусные тюремные нары с шестью напряженными телами в нашем воображении превратились в сверкающую белизной брачную постель. Время остановилось…
Потом мы парами, чинно взяв своих подруг по счастью (или несчастью) под руки, гуляли от стены до стены по коридору. Мы - в полотняных кальсонах, они - в полотняных рубашках. И чудилось нам, что гуляем мы по Парку культуры имени Горького в Москве, одетые в приличные костюмы, а наши дамы - в бальные платья. И что люди на берегу пруда кормят сдобными булочками селезней, а пестрые павлины, важно гуляющие на газонах, кокетливо распускают хвосты.
Но все когда-нибудь кончается. Чтобы наших подруг не изувечили, мы решили взять огонь на себя. Поколдовав со взломанным замком, вновь заперли пленниц в камере и, возвратившись в свою, уселись на верхние нары в ожидании расплаты. Она не заставила себя долго ждать.
