В своем письме Филиппу в 346 г. до н. э. Исократ выразил надежду, что македонскому властителю удастся склонить эллинов к объединению. В действительности же осуществление ее потребовало бы принуждения, без которого не обходится ни один процесс, связанный с объединением, так как приходится преодолевать сопротивление народов, отстаивающих свою самостоятельность. Можно ли было ожидать от полиса, что он добровольно откажется от своей высокой миссии решать судьбы Эллады согласно собственному мировоззрению? Правда, Филипп старался, достигнув главенствующего положения, и в своей панэллинской практике уважать права и достоинство полисов, всячески щадя их престиж и независимость. Однако противники Филиппа, сохраняя партикуляризм, в свою очередь, склонялись к идее панэллинизма. Как известно, Демосфен, замечательный оратор и политический деятель, наиболее ярко выражал антимакедонские тенденции эллинского полиса. Он воплотил в себе всю гордыню эллина, проповедовал устарелый, закосневший, но еще достаточно впечатляющий символ эллинской веры. Единственной гарантией свободы Демосфен считал полис. Филипп же нес с собой деспотию и тиранию, но никак не гегемонию. Для Демосфена Филипп не был ни эллином, ни Гераклидом, а просто самым сильным из варваров. Однако он стоял на довольно зыбкой почве, особенно когда гордые Афины предпочли искать защиты от северных варваров, опираясь на союз с исконным врагом эллинов — еще более «варварскими» персами.
И все же Демосфену удалось не только посеять недоверие к Филиппу, но и создать сильный антимакедонский блок, разрушить который мирным путем было невозможно. Оставался лишь один путь — война. Таким образом, судьба эллинского мира была решена насильственно в кровавой битве при Херонее в 338 г. до н. э.
Одержав победу и став властителем всей Эллады, Филипп не стремился сразу же воспользоваться лаврами победителя. Он отказался даже от преследования разбитого противника. Хотя с Фивами Филипп обошелся достаточно сурово, к Афинам и всей остальной Элладе он отнесся довольно доброжелательно, словно хотел одержать еще одну победу — уже над сердцами озлобленных эллинов. То, что впоследствии Александр предлагал персам, Филипп предложил грекам: пусть впредь не будет ни победителей, ни побежденных. Филипп не намеревался насильственно объединить в единое государство два народа, в его расчеты не входило расширение границ державы, которое было в равной мере нежелательным ни для самих македонян, ни для эллинов.
Скорое всего он стремился объединить эллинские полисы и возглавить их.
К сожалению, мы не можем здесь останавливаться на деталях и нерешенных проблемах. Нам достаточно установить важнейшие особенности нововведений Филиппа. Греческие города по предложению Филиппа заключили между собой вечный мир. Этот мир давал каждому из них автономию, исключал любую войну между полисами в будущем и гарантировал от насильственных политических переворотов, независимо от того, будет власть демократической или олигархической. Для соблюдения договора был создан совет — синедрион, созывавшийся в Коринфе регулярно, а также, если возникала необходимость, и на внеочередные заседания. В синедрион входили представители городов-государств и областей. Как автономный представительный орган эллинских полисов, синедрион имел право судить нарушителей мирного договора и обсуждать все панэллинские дела. Для проведения в жизнь военных решений, принятых синедрионом, участники его заключили симмахию (нечто вроде военного соглашения) и избрали «навечно» гегемоном македонского царя, который стал главнокомандующим объединенных союзных контингентов. Он имел право собирать и в каждом случае определять размеры ополчения, а также вносить различные проекты и назначать внеочередные заседания синедриона[18].
Известна еще только одна такая идея государственного устройства, где также гениально объединялись, казалось, совершенно несовместимые принципы. Это принципат Августа. Подобно тому как в установлениях Августа сосуществовали республиканские и монархические принципы, так и здесь были объединены партикулярная автономия, национальная самостоятельность и гегемония. Если подходить с формальных позиций, надо признать, что не только автономия полиса, но и национальная независимость выглядели почти неограниченными, ибо Филипп, не являясь членом Союза, не имел в нем права голоса. Хотя царь и мог созывать синедрион в экстренных случаях, внося свои предложения, Филипп в Союзе представлял лишь исполнительную власть. Однако и этой властью Филипп обладал не как представитель Македонии. Несмотря на то, что власть реально принадлежала македонскому царскому дому и была наследственной, греки считали, что ими правит не Филипп — македонский царь, а Аргеад, ведущий свой род от Геракла. По-видимому, не существовало никаких союзнических обязательств, непосредственно связывавших Македонское государство с эллинскими полисами. Оба народа объединяла лишь персональная уния между союзом греческих городов и Аргеадами. Только в плане этих личных взаимоотношений союзные города обязывались соблюдать «греческий мир» и не совершать никаких «враждебных акций», т. е. не поддерживать лжепретендентов на македонский престол.
Так выглядел этот Союз с точки зрения правовых норм. Как же обстояло дело в действительности? Союз и синедрион были беспомощны, не имея исполнительной власти. Эта власть навечно принадлежала македонскому царю. Правда, он ничего не предпринимал без решения синедриона, но и тот без Филиппа тоже ничего не мог сделать. Это был брак без права развода. Элладу обрекли на вечный мир, вечную самостоятельность, вечное безвластие. Только македонский царь распоряжался ее судьбой. И Филипп всегда мог рассчитывать в синедрионе на твердое большинство, поддерживающее его планы, так как множество мелких государств и горных племен находились в зависимости от Македонии. Теперь против воли царя в Элладе уже не могли начаться какие-либо военные действия или произойти столь обожаемые греками мятежи и перевороты.
Таково было устройство Коринфского союза, названного так по месту заседаний синедриона. В Союз вошли все греческие государства, кроме Спарты. Она одна воздержалась как от войны с Филиппом, так и от участия в Союзе. Македонский правитель, проявив мудрую терпимость, не возражал против изоляционистской политики Спарты.
Сравнивая руководство Филиппа и хищническую политику афинян в первом Афинском морском союзе, становится ясно, насколько умереннее и великодушнее выглядели все постановления синедриона. В Коринфском союзе не взимались подати, синедрион не вмешивался во внутренние дела, отдельные государства не принуждались к проведению внешней политики, противоречащей их желаниям, в союзные города не вводились чужие гарнизоны. Во всяком случае введение македонских войск на греческую территорию не предусматривалось параграфами соглашения, хотя в действительности такие случаи (в Фивах, Акрокоринфе, Халкиде, Амбракии) все-таки наблюдались. Однако, учитывая неустойчивость положения, вряд ли можно было избежать этих вторжений. Как бы то ни было, новый Союз предоставил эллинам безопасность, мир и благосостояние. Партикуляризм был преодолен не созданием единого государства, но скреплением отдельных полисов панэллинской рамкой. Что же касается греков, то они, войдя в Союз, не только лишились возможности ведения агрессивной внешней и внутренней политики и проявления характерного для них шовинизма, но и дальнейшего самостоятельного политического развитая. Правда, это развитие давно уже лишь сохраняло видимость. Но теперь вдруг все должно было остановиться. Хотя жизнь в новом Союзе казалась спокойной, но ничто так не угнетало греков, как необходимость постоянно действовать разумно. Сперва они сами создали культ разума и рационализма, а теперь хоть и старались, но не могли избавиться от своего собственного мировоззрения.
