Прошло несколько дней, полных утомительного и тревожного ожидания. Наконец мне объявили, что завтра с 9 часов утра будут полеты и что мне нужно приготовиться.
К чему приготовиться, командир звена не сказал, но я понял: предстоит проверка на земле и в воздухе. Весь вечер просматривал конспекты по теории полета, аэронавигации и материальной части.
Два события в жизни военного летчика накрепко остаются в памяти: первый самостоятельный полет на самолете в школе и первый полет в строевой части. Если в школе за твоим полетом следят десятки глаз товарищей, вместе познающих тайны первого самостоятельного взлета, готовых простить и понять твои огрехи, то в строевой части на тебя смотрят бывалые летчики, командиры, и они вынесут приговор не только лично тебе, но и той школе, из которой ты вышел. Двойная ответственность: за себя и за школу. Двойное волнение. Еще раз вспомнил своих инструкторов, командиров, начальника школы, их теплые напутствия.
Рано утром, взволнованный, подошел к эллингу.
— Откройте ворота, — сказал часовому.
— А вы техник или летчик? — спросил часовой. — Я вас первый раз вижу.
— Летчик.
— Рано пришли, товарищ летчик, — успокоительно произнес часовой. — Техники придут через десять минут, а летчики через час. Поторопились.
Пришлось подождать. Но вот открылись ворота эллинга. До красной черты, где производилась заправка самолетов и запуск моторов, от эллинга было около 300 метров. Этот путь самолеты преодолевали так: их выкатывали на колесах до красной черты и там переставляли на лыжи.
В отряде было 18 техников и мотористов. Для вывода самолета требовалось семь-восемь человек. Значит, чтобы вывести на линейку шесть самолетов, каждому технику и мотористу приходилось выкатывать не менее трех самолетов и тратить на это около часа времени. Надо им помогать, решил я и тут же включился в общую группу. Техники с одобрением приняли мою помощь.
И вот уже все самолеты на линейке у красной черты. Теперь их стали заправлять водой и маслом. Я взглянул на часы.
— Опаздываем, — с тревогой сказал я технику Данилову.
— Ничего, успеем.
— А если срочный вылет?
— Война кончилась. Теперь полеты учебные. Но мы и так торопимся.
Был яркий солнечный день, искрился свежий, ночью выпавший снег, температура воздуха — минус 32, но весь технический состав так напряженно работал, что никто не замечал холода. Данилыч, как все называли техника моего самолета, был одет в легкую кожаную куртку и работал без перчаток. Он успевал всюду. Пока техник заправлял двигатель маслом и водой, мы с мотористом Кирсановым переставили самолет с колес на лыжи.
Пришли летчики, и на стоянке стало людно. Все спешили поскорее запустить двигатели. Спешили и мы, но все же нас опередили. Где-то в стороне раздался сухой, гулкий треск, и над аэродромом прочно повис слитный гул работающего двигателя.
В 8.45 все самолеты эскадрильи были готовы к полетам, весь летно-технический состав выстроился на линейке.
— Смирно! — подал команду начальник штаба.
Он встретил командира эскадрильи, отрапортовал. Командиры отрядов получили задания от комэска, вернулись к летчикам.
Отряд изучил задание еще вчера, но утром, перед полетами задачи уточняли еще раз в соответствии с обстановкой и с учетом возможных изменений. Это один из законов летной работы.
— Прошу внимания, — обратился к нам командир отряда Макаров. — Ставлю задачи. Звено Табаровского выполняет задание полностью по приказу. Смирнов в первый вылет на бомбометание пойдет не с Кольцовым, а с Кануновым. Напоминаю, что взлет отрядом ровно в 12.00. Не задерживаться при выполнении первых вылетов и с дозаправкой самолетов. Выруливаем правым пеленгом. Последним рулит Каманин. С вами, товарищ Каманин, я сделаю два контрольных полета.
Чеканный, командирский слог приказа. Словно на боевую задачу. А ведь вчера вечером этот же человек держал в своих руках семиструнную гитару, рассыпал лихие переборы на всю казарму и пел задушевные песни.
— Волнуешься, Каманин? — будто невзначай спросил Макаров.
— Немного, товарищ командир.
— Это хорошо. Волноваться надо, но только не очень много. Знаешь, когда я первый раз летал, чуть не угробился. Переволновался. А мой друг слишком спокойным был, убился. Замедленная реакция, как объяснили после. Но это было давно. Теперь у нас самолеты хорошие. Летать можно. Не волнуйся. Привык к нашему солнцу?
— Привык, товарищ командир.
— Хорошее солнце. Запомни: оно всходит с востока. А мы на самом Дальнем Востоке. Для всей страны мы день начинаем.
По сигналу инженера эскадрильи почти одновременно техники запустили моторы всех самолетов. Все три отряда один за другим порулили на старт. Я рулил пятым в правом пеленге. Впереди меня — мой командир звена Алексей Смирнов. На борту его самолета пламенела надпись «Красная сибирячка». Приблизившись к старту, Смирнов знаками приказал мне зарулить на запасную линию, а сам вслед за звеном Табаровского ушел в воздух.
Вслед за первым в воздух поднялись второй и третий отряды. Они взлетали звеньями. Через две минуты на старте остался только мой самолет.
— Товарищ Каманин, вам взлет, — услышал я голос командира отряда Макарова.
— Есть взлет! — повторил команду. Оглянувшись, увидел в задней кабине моего самолета веселое лицо Макарова. Видимо, я настолько был занят выруливанием, что и не заметил, когда он сел в самолет. «Неважно начинаю, — подумал я, — не хватает внимания, попадет мне от командира».
— Полет по кругу, делайте все сами, вмешиваться в управление не буду, — сказал командир.
Дал газ, а машина ни с места. В чем дело? Оказалось, что, пока стояли, лыжи самолета пристыли к снегу. Пришлось с помощью техников раскачать машину. Самолет тронулся, я порулил к старту. На лыжах я еще не взлетал. А вдруг на черте исполнительного старта лыжи опять пристынут к снегу? Решил рулить на повышенной скорости.
— Легче. Сбавь газ, — слышу голос командира.
«Опять замечание», — зафиксировало сознание новую ошибку.
На старте осмотрелся. Полоса взлета оказалась свободной. Стартер держал зеленый флажок. Плавно дал газ, самолет стал набирать скорость с поднятым хвостом. Лыжи оторвались от снежной полосы, и через несколько секунд, чуть уменьшив давление на ручку, я перевел самолет в набор высоты.
Полет по кругу выполнил так же, как выполнял его в школе, и получил лаконичную оценку: «Замечаний нет».
— Разрешаю второй полет. Зона — над цементным заводом. Высота — 1200 метров, — приказал Макаров. — Привыкайте к снегу. В сырую погоду при взлете он тормозит, а в мороз как пушок. При посадке на сыром снегу надо быть осторожным, можно и скапотировать.
