Составитель хрестоматии «Русские поэты XIX века» литературовед Н. М. Гайденков сообщил нам в 1957 году экспромт, услышанный им в одном московском обществе. Экспромт был сказан при следующих обстоятельствах.
А. И. Куприн, пообедав в клубе, спускался с лестницы к выходу. В это же время в клуб поднимался по лестнице В. А. Гиляровский. Друзья встретились на площадке. А. И. Куприн был очень навеселе.
— Гиляй, на душе кошки скребут… Не по себе, друг… Скажи что-нибудь веселое, острое…
— Ты помнишь стихотворение Блока «Незнакомка»? — спросил Владимир Алексеевич.
A. И. Куприн поднял голову и вопросительно посмотрел на него, как бы вспоминая.
B. А. Гиляровский прочитал отрывок из стихотворения:
…А рядом, у соседних столиков, Лакеи сонные торчат, И пьяницы с глазами кроликов «In vino veritas» кричат…
— А, помню… Это значит… значит — истина в вине, — перевел Александр Иванович.
— Да, — подтвердил Владимир Алексеевич.
— Хорошо сказано, Гиляй, — с воодушевлением произнес А. И. Куприн, покачиваясь и держась за перила. — Хорошо сказано!..
— Теперь слушай, — заключил В. А. Гиляровский:
Если истина в вине, То сколько ж истин в Куприне?
В Гааге (1899, 1907 годы) происходили известные конференции великих и малых держав по разоружению. Конференции преследовали задачи водворить мир во всем мире, не допуская мысли, что капитализм — это война. Гиляровский сказал:
Заседания в Гааге, Будут речи, будет пир, Во всем мире на бумаге Водворится вечный мир. После дичи, после супа От речей раздастся стон, И закажут вновь у Круппа Новых пушек миллион.
В свое время, увлекаясь конным спортом, Гиляровский вел «Журнал спорта», ранее называвшийся «Листком спорта». Свирепая цензура даже в этом журнале находила крамолу. Однажды, не дожидаясь получения утвержденных цензурой гранок, Гиляровский выпустил в свет очередной номер издания, будучи уверенным, что никаких погрешностей в нем нет. А погрешность оказалась: в статье о скачках, в которых участвовали лошади казенного Деркульского завода, было напечатано: «Хотя казенная лошадь и была бита хлыстом, но все-таки не подавалась вперед». И вот слово «казенная» цензор в гранках зачеркнул. А журнал уже поступил в продажу. Редактора вызвали в Цензурный комитет для объяснения. Принял его сам председатель комитета Назаревский. Завязался общий разговор, и, между прочим, Назаревский сказал, что дом, где помещался Цензурный комитет, принадлежал когда-то отцу Герцена — И. А. Яковлеву и что Герцен в этом доме одно время проживал. Впоследствии выяснилось, что Назаревский что-то перепутал: дом, где действовала цензура (угол Сивцева Вражка и Власьевского переулка), никогда отцу Герцена не принадлежал. Но, получив такую информацию, Гиляровский схватил со стола Назаревского лист бумаги и написал:
Как изменился белый свет! Где Герцен сам в минуты гнева Порой писал царям ответ,— Теперь Цензурный комитет Крестит направо и налево!..
Назаревский расхохотался, и вопрос о «казенной» кобыле был улажен.
Как известно, квартира генерала Козлова, московского оберполицмейстера, выходила окнами на Тверской бульвар, а редакция черносотенных «Московских ведомостей» М. Н. Каткова — на Страстной. Из обоих зданий был виден памятник Пушкину. По этому поводу В. А. Гиляровский написал четверостишие и послал его в «Будильник» для напечатания. Четверостишие было такое:
…Как? Пушкин умер? Это вздор! Он жив. Он только снова Отдан под надзор Козлова и Каткова.
Этот экспромт к печати не был допущен, так как цензура вычеркивала всякое упоминание о М. Н. Каткове в журналах «Развлечение», «Зритель» и «Будильник». Из московских изданий могли полемизировать с М. Н. Катковым лишь «Русские ведомости» и «Русский курьер».
Московский литератор Дмитриев был очень похож на Пушкина. Злые языки говорили, что он кичится своим сходством с поэтом и потому часто прогуливается около памятника на Тверском бульваре, чтобы обратить на себя внимание. Гиляровский
