на улицах. Ревель понял, что его водят за нос и стал настаивать на дате венчания. Родители возмутились и заявили, что отзывают свое согласие, в ответ капитан потребовал возмещения расходов. Денюэли обвинили его в отсутствии такта и указали на дверь.
Ревель оскорбился и отправился к мадам Кампан. Та прониклась сочувствием к молодому человеку, чья сердечная склонность в отношении Элеоноры показалась ей искренней, а желание родителей подороже продать свою дочь – просто мерзким. Она отправилась к родителям и посоветовала им предложить Ревелю брачный контракт, согласно которому он передавал Элеоноре половину своего имущества. Контракт был составлен у нотариуса и подписан в качестве свидетелей Стефани Таше де Лапажери, племянницей императрицы, и Стефани де Богарне, кузиной первого мужа Жозефины. 15 января 1805 года состоялось венчание. Ревель проявил себя щедрым новобрачным: он не только обеспечил приданое невесте, но и устроил роскошный ужин в шикарном ресторане. За ужин жених расплатился векселем, на котором подделал подпись. Он снял дом, но в ожидании завершения ремонтных работ новобрачные поселились в дорогом отеле «Британик».
Но вскоре все изменилось. Ревель стал мрачным, подозрительным, укорял жену в чрезмерных тратах и попрекал тем, что она не принесла с собой в дом ни сантима. В один прекрасный день в гостиницу явилась полиция и арестовала Ревеля по обвинению в подделке подписей на коммерческих документах. Теперь уже Элеонора бросилась за помощью к мадам Кампан, но та взяла за принцип не брать в свой пансион замужних женщин. Поэтому она обратилась к Каролине Мюрат с просьбой принять пострадавшую особу на какую-нибудь должность в ее штате. Каролина как раз родила своего четвертого ребенка, и брат-император подарил ей деньги на покупку Елисейского дворца. Мадам Кампан также предоставила в распоряжение Элеоноры хорошего адвоката Лебона, который занялся изучением дела ее мужа. Оказалось, что Ревель являл собой чистой воды мошенника.
Он действительно был когда-то военным, но ушел в отставку, женился на некой даме Рюзо и пытался получить место секретаря в центральном управлении департамента Соны-и-Луары. Когда у него ничего не вышло, Ревель решил вновь вернуться в армию, но на поля сражений его не тянуло, а более влекла к себе доходная интендантская служба. Его временно назначили казначеем драгунского полка, но через полтора года привлекли к дисциплинарной ответственности по причине «настоятельных жалоб на его ведение дел». Ревель избежал осуждения благодаря какому-то генералу, призвавшему к «проявлению либо жалости, либо справедливости» в отношении этого офицера «чрезвычайно умного, но попавшего под подозрение в отношении честности» и не имевшего «никакого источника средств к существованию и обеспечению содержания своей семьи» – к тому времени его супруга скончалась, оставив ему двоих детей. То ли из жалости, то ли позволив усыпить свою бдительность, генерал д’Авранж д’Ожеранвиль время от времени привлекал его к работе, но остерегался доверять ему денежные суммы.
Мэтр Лебон дал супругам Мюрат отчет о результате своих исследований. Было желательно избежать скандала, который пагубно отразился бы на репутации его юной спутницы жизни. Маршала империи тем временем привлекла красота Элеоноры, и 15 мая 1805 года он написал письмо министру полиции Фуше, прося его вмешаться перед вынесением судом окончательного вердикта:
«Меня равным образом проинформировали, что дело его дурно пахнет и, вероятнее всего, он будет приговорен за подделку подписей. Я уже довел до вашего сведения, насколько нам желательно, чтобы он избежал приговора, позор которого обязательно падет на его горемычную супругу и навсегда изгонит ее с территории Франции».
К несчастью, Ревель признался в содеянном, и судьи отказались закрыть дело. Но 12 августа суд города Версаля вынес на удивление мягкий приговор: всего-навсего два года тюремного заключения. Согласно закону, его должны были выставить к позорному столбу, выжечь каленым железом букву «F [14]» на плече и отправить на каторжные работы, но отнеслись к нему чрезвычайно снисходительно. Разумеется, Элеоноре пришлось выразить свою горячую признательность Мюрату за проявление такого милосердия к ее беспутному мужу.
Тем временем Каролина, которая поначалу поместила Элеонору в семейный пансион в Шантильи, принимавший молодых женщин, ставших жертвой семейных разногласий, поселила ее в своем замке Нейи-сюр-Сен, что сильно огорчило мадам Кампан. Она боялась, что эта обстановка кричащей роскоши ударит в голову юному созданию и наставит его на неверный путь. Так появилось на свет следующее письмо, направленное ею принцессе Гортензии:
«Меня посетила с визитом ее высочество мадам Мюрат. Она вернула Элеонору к себе. Я позволила себе посоветовать ей для блага же этой женщины удалить ее от света и через некоторое время выдать замуж в провинцию. Она очень красива, ей нет еще восемнадцати лет, у нее недостает здравого смысла. Светское общество для женщины, которая не опирается на советы и защиту мужа, в таком случае чрезвычайно опасно. Мне хотелось бы, чтобы принцесса не сожалела, что она не последовала моим рекомендациям».
Мадам Кампан имела обыкновение говорить то, что думала. Однажды Каролина высказалась ей:
– Мне удивительно, что вы больше не робеете перед нами, а разговариваете с нами столь же свободно, как и когда мы были вашими ученицами.
На что мадам Кампан, не моргнув глазом, отрезала:
– Когда вы пребываете со мной, вам лучше всего забыть ваши титулы, потому что я не страшусь королев, которых наказывала.
И, хотя Гортензия пробовала уговорить Каролину отослать Элеонору в провинцию, та даже слушать ее не стала. Она уже придумала план, в котором молодой женщине отводилось главное место в попытке заменить Адель Дюшатель, которая еще не совсем сошла со сцены, ибо император иногда посещал ее. С этой целью Каролина приняла ее в свой штат на должность чтицы. В январе 1806 года победитель битвы при Аустерлице заехал к сестре в замок Нейи-сюр-Сен, и Каролина устроила все таким образом, чтобы красавица произвела на брата нужное впечатление.
Элеонора еще у своей матери выучилась бросать на мужчин томные многообещающие взоры и не собиралась оказывать императору даже ложного сопротивления. Мюраты предоставили в ее распоряжение для свиданий отдельный павильон в парке, причем следили за тем, чтобы она не вздумала принимать там кого-нибудь, кроме своего августейшего любовника. Иногда ее даже возили во дворец Тюильри, в специальное помещение, оборудованное для утех императора. Она никогда не проводила там более двух часов. По ее собственному признанию, ей эти свидания не доставляли особого удовольствия, поэтому, когда Наполеон засыпал, она подводила ногой вперед на полчаса стрелку настенных часов, висевших в алькове. Такое быстрое течение времени удивляло проснувшегося императора, и он спешил вернуться к работе.
По совету Мюрата в феврале Элеонора подала
