К этому времени владения великокняжеской семьи в Павловске были значительно расширены. Для подраставших детей приобретены две дачи – Ушакова и Анненкова. В конце июня, вернувшись уже из Крыма с отцом и сестрой, великий князь Константин проявляет все больший интерес к этой загородной резиденции. И если в прошлые годы он чувствовал себя здесь неуютно, то сейчас с увлечением изучает историю как самого города, так и прекрасных интерьеров Павловского дворца.
Юный Константин чувствует себя здесь хозяином, он с удовольствием показывает дворец гостям. С особой радостью принимает венценосного дядю, с которым у него сложились не только по-родственному теплые, но и дружеские отношения. После одного из посещений Александром II Павловска Константин записал в дневнике:
Меня никогда не утомляет и не может утомить рассказывать то же самое. В сотый раз о разных комнатах, о фарфоре, о бронзах, о шпалерах и старинной мебели.
Иногда он ездит – на перекладной тележке – в загородное имение матери, в Стрельну. Но с особым пиететом относится к Гатчине, история которой его волнует по-настоящему. Читаешь строки его дневника, и понимаешь – они написаны человеком, несомненно одаренным поэтически:
На Гатчине, на ее парке, на дворце, лежит печать одиночества, исторической старины. Когда туда ни приедешь, тебя охватывает дух древности, не принадлежавший никаким загородным петербургским дворцам. В Гатчине невольно из каждого угла старых дворцовых покоев как будто слышатся затаенные вздохи, глухие слезы, и смех, и веселье старых добрых годов.
Эта дневниковая запись юного Константина перекликается с воспоминаниями его близкой родственницы – великой княгини Ольги, младшей дочери императора Александра III. Как известно, семья этого российского императора жила после гибели его отца, Александра II, в Гатчине. На склоне лет Ольга Александровна вспоминала, как в детстве ей рассказывали слуги, что не раз видели ночью призрак Павла I в той башне Гатчинского дворца, где находилась его опочивальня. И что же нужно было сделать при встрече с призраком? В общем-то ничего особенного. Просто отойти в сторонку и отвесить императору низкий поклон. Тень его, как уверяли старые слуги, с достоинством кивала в ответ и удалялась… Маленькая Ольга не раз мечтала встретить в дворцовой башне своего далекого предка. Как-то, будучи уже взрослой, она призналась брату Михаилу: «Знаешь, Миша, если бы я его встретила, непременно спросила бы – что нас всех ждет в будущем?»
Знать это никто из людей не может. Вот и юный Константин, не желая вмешиваться в политику, искал как в прошлом, так и в настоящем лишь поэзию и красоту. А это, к сожалению, далеко не всегда соотносится с реальной жизнью. Беда подступала все ближе – к столице, отчему дому, родной семье. 21 июня 1879 года на жизнь великого князя Константина Николаевича было совершено покушение. Лишь по счастливой случайности он остался жив – замешкался с бумагами и оказался в том месте, где его поджидал террорист, на несколько минут позже, чем тот рассчитывал.
Сын был потрясен происшедшим. Да, между ним и отцом не было уже прежней душевности, но кровные узы неразрывны. С тех пор в сердце юного великого князя поселилась тревога. Теперь он был просто не в состоянии отгораживаться от политики, тем более что в газетах постоянно появлялись волнующие сообщения о многочисленных преступлениях, в том числе и о политических. Не обратить на это внимания, не задуматься о причинах происходящего было невозможно!
А ведь покушение на его отца – вовсе не первый террористический акт, совершенный в столице за последнее время! Еще в прошлом году Санкт-Петербург потрясли сообщения о покушении на жизнь генерала Трепова и генерал-лейтенанта Мезенцева. А несколько месяцев назад какой-то злодей набросился на шефа жандармов генерал-адъютанта Дрентельна. В марте 1879 года в дневнике великого князя появляется запись об отношении к этому чудовищному событию высшего петербургского света:
Общество возмущено покушением на жизнь Дрентельна, проповедует необходимость строгих и насильственных мер, пророчит революцию. Бесят меня эти толки, особенно женщины кричат. Как будто не могут понять, что насильственные меры только ухудшат настоящее положение и народят множество новых неудовольствий. Сохрани бог стеснять теперь образование, учебные заведения и свободу мысли – тогда действительно может произойти мятеж.
Как же предотвратить катастрофу?
На пару месяцев тягостные думы отступают – в августе великий князь Константин отправляется в заграничное плавание на фрегате «Светлана». Но, вернувшись домой, он понимает, что в столице все осталось по-прежнему. Как и раньше, «нравственность у нас в Петербурге не на слишком высокой степени». Но от общего падения нравов до открытого кровопролития все-таки дистанция большая. Оказывается, преодолеть ее очень просто! Проходит совсем немного времени, и Константин записывает в дневнике:
Много говорят об открытии нового заговора. В одном переулке у Фонтанки нашли целое общество: у них был подробный план Зимнего дворца и взрывчатые составы.
Где же истоки этих волнений, которые – раз за разом – потрясали общество? Пожалуй, прежде всего – в итогах русско-турецкой войны, которая обошлась казне в баснословную по тем временам сумму – более миллиарда рублей, и не могла не сказаться на жизни простого народа. Правление царя-императора Александра II, которое начиналось с блестящих реформ, теперь не оправдывало ожиданий подавляющего большинства населения России. Его историческую миссию очень четко определил выдающийся русский историк Василий Ключевский:
Что побудило нового Александра, заведомого консерватора, вступить на путь коренных преобразований? Начинала ли в нем, питомце Жуковского, мерцать обидная мысль, что он повелитель невольничьей страны, в которой идея государства как народного блага извратилась в нечто совершенно противогосударственное и ему с таким знаменем трудно будет вращаться в кругу европейских государей?
Но это было в начале царствования. А теперь, после окончания кровопролитной войны, когда почти все начатые Александром II реформы, кроме, пожалуй, судебной и закона о всеобщей воинской повинности, буксовали, постепенно превращаясь в горькую насмешку над народными чаяниями, императору суждено было стать, по словам того же Ключевского, «самодержавным провокатором». Как утверждал сам государь, его травили «как дикого зверя», подвергая покушениям, как ни одного самодержца в России. Но добились желаемого результата террористы далеко не сразу – лишь на восьмой раз.
