Поддубновского сельсовета Тихомиров, требуя жестоко покарать тех, кто вырвал из жизни беззаветных и преданных борцов Советской власти.
* * *
Следователь Николай Елизаров жил на квартире у старухи Марьи Вороновой.
— Не нашли убивцев-то? — спрашивала она каждый вечер.
— Не нашли, — соглашался Елизаров. — Помогаете плохо, вот и не нашли.
— Ищешь не там, — уклончиво заметила Марья. — Сходил бы, милок, к нашему кузнецу. Мужик-то он честный, да, может, припугнул кто. Он мастер всякую всячину делать.
— Кому ты, дед, трехгранный нож делал? — войдя в кузницу, спросил Елизаров. — Припомни-ка, ломики да трезубцы…
— Припоминать нечего, — сказал Кузьма. — Трактор пригнали к воротам кузни, сказали, инструмент нужен. Власть же у них. Я разве отказываюсь?..
— А может, тем инструментом…
И Елизаров направился к Тихомирову. Дом Ивана Алексеича был на замке. Ну что ж, тогда к Зайцеву. Хозяйка доила корову, в доме была девочка, дочка лет пяти. — Кукла вот, кроватка, чашки, — стала показывать она Елизарову игрушки. — Корытце, куклу мыть…
«Корытце» было латунное, с хорошим орнаментом, ковш из церковной трапезной.
— А другие игрушки, — похвасталась девочка, — еще лучше, тятька в чулане запер.
За печкой Елизаров нашел скомканную рубаху с застиранными пятнами крови.
Из Любима выехала оперативная тройка. Узел стал распутываться. Зайцева арестовали. Осложнилось дело — убежал, скрылся Цветков.
— Это же Цветков орудовал — матерый уголовник, — свидетельствовал Тихомиров. — Он не то что Зайцеву, а и мне подсовывал всякую рухлядь. Чтобы замарать. И грозил: чуть что — прирежу. Из страха терпел.
Не помогли увертки и Тихомирову. При обыске в его доме обнаружили целый склад церковного имущества.
Следствие, судебное разбирательство и рассказали о последних минутах Михаила Георгиевича Михеева.
* * *
Ждали его в лесу, где дорога петлей повертывала в сторону деревни Санино. Дождик перестал, выглянуло солнце, а маленький тощий человек в кожанке, что преградил путь Михееву, будто дрожал, рот повело на сторону.
— Слезай-ка, покурим, поговорим… — и Тихомиров протянул Михееву пачку папирос. Федор Зайцев, в брезентовом фартуке, в рубахе с засученными рукавами взял лошадь под уздцы.
— Табачок у меня свой имеется, — Михеев откинул полу плаща, занес руку к боковому карману, медленно — к кобуре. Два выстрела — и рука Михеева повисла плетью. Он увидел, как опрокинулся навзничь Петр Иванович, и кровь темной струей поползла по его лицу и шее.
— Нехорошо поступаешь, землячок, — ласково улыбнулся Тихомиров и тут же поморщился: — Вот, даже сердце схватило. Хотел угостить тебя, понимаешь, табачком, а ты свой гостинец, вижу, припас… — и он поднял с земли наган Михеева.
Майка рванулась к жеребенку. Михеев вздыбил коня, резко повернул его и спрыгнул в желтеющую густоту ржи. Навстречу поднялись двое. Третий забегал справа. Так и есть, засада. Старые приятели — Рожков и Цветков, а третий — пропойца и скандалист Пчелин, здешний пастух. И вся свора сейчас шла на него, безоружного.
Одно только знал Михеев — недолго им ходить по земле осталось. Главное он все-таки успел — сообщить в райотдел… Раскроется тайна, разберутся…
Заряд картечи прошил тело и свалил его. Потом — удары ножа, второй, третий, и небо закрыла мгла. Он увидел Катерину и дочек своих — «завтра покатаю, завтра… Ищи, Джек, ищи!»
— Сейчас связывать или когда кончится? — спросил, продолжая мелко дрожать, Тихомиров. — Вяжи, Пчелин, вяжи крепче, чтоб не ушел, он — сильный, живучий. Оживет — всем нам крышка. Да ударь еще раз! Во-он, глаза открывает! — и отпрянул в сторону.
Михеев открыл глаза и увидел васильки во ржи, тонкие ноги жеребенка, тот ошалело носился по полю, не слыша жалобного ржания Майки. Завтра, завтра…
Из полевой сумки вытряхивали бумаги. «Акт ревизии — 3851 рубль». Рви! Газета «Северный колхозник», подчеркнуто — «кулаки распоясались…» Рви!
— Глянь-ка, Лексеич, — ахнул Зайцев, — Михеев-то тебя нарисовал! И ведь похож — сказать невозможно!
Тихомиров вырвал листок из блокнота. «Зеленые», — чуял, гад, где паленым пахнет, я давно понял. Рви! В ярости и злобе они разбрасывали бумаги, утащили убитых в лес, в бурелом, а сами устроили у дороги пир. Время от времени Тихомиров подходил к убитому:
— Вроде шевелится, дышит… И все, все видит, все слышит… — и кричал Рожкову и Пчелину:
— Кончай участкового!
И мертвый, Михеев был страшен им. Уже убитого, они опоясали его толстыми веревками в несколько рядов и вывернули руки назад, сорвав с гимнастерки милицейский нагрудный знак.
По земле им оставалось ходить и впрямь недолго. Областной и районный отделы НКВД занялись этим делом вплотную. «Кулацкая месть», — заявила об убийстве газета «Северный колхозник», рассказывая о политической подоплеке этого дела.
«3 июля 1935 года, — сообщала газета, — зверски были убиты Михеев М. Г. и Зудин П. И. Это преступление, носящее характер террористического акта, совершила группа лиц: Тихомиров И. А. — председатель Поддубновского сельсовета, Зайцев Ф. О. — председатель колхоза имени 1 Мая и Рожков И. И. — сын раскулаченного из деревни Еремейцево, хулиган и вор. Занимая должность председателя сельсовета и одновременно колхозного казначея, Тихомиров систематически крал народные деньги, пользовался подлогами. Присвоенные деньги шли на пьянки, в которых участвовал Зайцев, его давний приятель, в прошлом участник восстания «бело-зеленых» в 1918—1919 годах… В ночь, предшествующую убийству, все трое, вместе с ними пьяница Пчелин и сын кулака Цветков ограбили церковь в селе Раслово. Понимая, что преступление будет раскрыто, что участковый инспектор имеет к этому доказательства, бандиты замыслили его убить… Изуродованные трупы были найдены на шестой день.
Ивановский военный трибунал приговорил Тихомирова, Зайцева, Рожкова к расстрелу. Верховный суд приговор утвердил, и он приведен в исполнение. Дело об остальных участниках банды выделено в особое производство».
Прошли годы. Жизнь на берегах Обноры и Учи переменилась. А в Любиме и по сей день помнят Михаила Михеева, беззаветного борца за Советскую власть, за социалистический порядок.
Живы друзья Михеева по работе и говорят о нем как о живущем среди нас, современнике. Леонид Павлович Румянцев отдал службе в милиции десятки лет: «Расправа над нашим боевым товарищем призвала нас к еще большей бдительности».
Михаил Дмитриевич Осипов, ветеран милицейской службы: «Росли мы с Мишей в Любиме, в семьях трудовых и строгих, считали честью постоять за слабых».
Мария Ивановна Смирнова, председатель Акуловского сельсовета, который входил в участок Михеева: «Нелегко было женщине возглавлять тогда сельсовет. И когда приезжал к нам Михеев, я ему выкладывала всю душу. С ним хотелось делиться самым сокровенным. И подсказать мог, и пожурить, где перегибала».
Серафима Алексеевна Чадаева, секретарь-машинистка райотдела НКВД: «Не забуду страшного дня. Привезли их с Зудиным, убитых и истерзанных. Врач заключение диктовал, я протокол составляла, а перед глазами их раны были».
Румянцев Михаил Георгиевич, тезка Михеева, его племянник, участник Великой Отечественной войны: «Мне двенадцать было тогда. Дядька Миша поручил мне Джека.
