Когда перевалило за полдень, на берегу вдруг появились два человека. Один направился в противоположную от нас сторону, а другой, в фуфайке и заправленных в постолы ватных брюках, шел прямо на нас, время от времени забрасывая в море накидку — небольшую круглую сетку со свинцовыми кольцами по краям, стягивающуюся в воде наподобие кисета продернутым в них шнурком.
— Свеженькой ухи, видите ли, захотел, — определил понимающий толк в рыбацких делах Буфалов.
«Рыбак» подходил к нам все ближе. По ругательствам, которыми он сопровождал свои «рыбацкие успехи», мы без труда определили, что это татарин.
— Эй, друг, подойди-ка!.. — окликнул я его. Татарин от неожиданности замер на месте и готов был закричать с испугу, но, увидев наведенное на него дуло автомата, молча направился к нам. Набросив на него маскхалат, мы стали расспрашивать его, откуда он. Выяснилось, что Ахмет жил в Кореизе. В кармане у него оказался выданный оккупантами пропуск для прохода на берег. Он поставлял в их столовую рыбу. Но на этот раз гитлеровцам не пришлось полакомиться свежей ухой. Ахмет пролежал вместе с нами дотемна среди камней, а потом вывел нас известным ему проходом в минных полях в горы. [49]
Метрах в трехстах от шоссе, в густом лесу, мы обнаружили под невысокой скалой пещеру, вход в которую был как бы замаскирован окружавшими его грудами камней и засыпан сухими листьями. Неподалеку от пещеры протекал ручеек с чистой ключевой водой. Эта пещера и стала нашей базой. Ахмета мы домой не отпустили, но относились к нему хорошо, хотя, как вскоре оказалось, он того вовсе не заслуживал.
Следующей ночью мы вышли на шоссе, и под откос была пушена первая легковая автомашина. Находившиеся в ней шофер и майор-артиллерист оказались убитыми, а чудом спасшийся гитлеровский капитан медицинской службы стал восьмым «жильцом» в нашей пещере. Потом под откос полетели грузовик, еще одна легковая машина, за ней другая...
Всего за двенадцать ночей было уничтожено одиннадцать автомашин, в том числе три легковые и автобус. Большая кожаная сумка, куда мы складывали захваченные документы, была уже полна. Кроме этого, каждую ночь мы портили связь. Марков с Булычевым, перерезая кабели и искусно маскируя места повреждений, доставляли гитлеровцам-связистам много хлопот.
Однажды под вечер очередная пара наших наблюдателей передала, что из Ялты вышел обоз, состоящий примерно из тридцати подвод.
— Никакой дополнительной охраны нет, — доложил Буфалов. — А возчики, какие же они вояки?! Давайте, мичман, а?
Вообще-то покидать базу было опасно, так как до наступления темноты оставалось еще часа полтора. Но уж очень соблазнительной была возможность разгромить обоз.
Гитлеровскому капитану, чтобы быть связанным, на этот раз пришлось ложиться несколько раньше, чем обычно. Захаров, как всегда, остался на базе, а мы впятером, разбившись на две группы, прошли километра четыре вверх по шоссе и залегли на поросших кустарником скалах. Когда обоз приблизился, одни открыли огонь по передним, а вторые по задним подводам. Испуганные выстрелами лошади, не слушаясь возчиков, кинулись в разные стороны, образовалась свалка. Заметавшиеся возчики попадали либо под взбесившихся лошадей, либо под наши пули. [50]
Оставленный для наблюдения Булычев рассказал потом, что утром гитлеровцы пригнали к этому месту больше роты, чтобы убрать трупы солдат и лошадей, растащить обломки повозок. На несколько часов движение по шоссе было прервано.
В другой раз, возвращаясь из очередной ночной операции, мы увидели установленный на перекрестке дорог знак, запрещавший движение на Мухалатку. Неподалеку от него топтались два гитлеровских регулировщика.
Через несколько минут оба они уже лежали в придорожном кустарнике, а взявшие на себя их обязанности старший сержант Гончаров и матрос Булычев, переставив указатель так, что он перекрывал дорогу уже на Ялту, направляли идущие от Байдарских ворот автомашины в Мухалатку. Вымуштрованные гитлеровские шоферы без возражений исполняли команды самозванных регулировщиков.
Скоро у Мухалатки скопилось несколько десятков автомашин. Наши самолеты, вызванные по радио Захаровым, получили отличный объект для штурмовки...
— Товарищ мичман! Получено радио, — прервал мои воспоминания Захаров. — Сегодня за нами выходит из Севастополя шхуна. К, полуночи приказано быть на берегу. Вот условный сигнал, который будут подавать фонариком со шхуны, и наш ответ...
Все ясно. Значит, наша ялтинская операция подходила к концу.
...Весь последний день прошел, как обычно, в наблюдениях за шоссе. В назначенное время все собранные нами сведения были переданы в Севастополь. Когда совсем стемнело, мы захватили сумку с документами, рацию, плащ-палатки и маскхалаты и благополучно добрались до берега, к месту, где шестнадцать дней назад высадились со шхуны.
Поднявшийся с полудня ветер к вечеру усилился. Море штормило. Начался снегопад. Крупные хлопья снега покрыли все вокруг плотным белым ковром.
Сменяя друг друга, напряженно всматривались мы в разбушевавшееся море, время от времени подавая условленные сигналы лучом карманного фонарика. Но все напрасно. Шлюпка не подходила. В томительном ожидании проходили часы. Как потом выяснилось, шхуну за нами посылали. Однако командир ошибся в определении места, [51] наших сигналов не увидел и ни с чем возвратился в Севастополь.
Наконец стало рассветать. Как это было ни обидно, однако нам не оставалось ничего другого, как пережидать наступавший день здесь, на берегу. Идти к своей базе было далеко, и к тому же следы на снегу могли бы нас выдать врагу. Доели взятые с собой консервы и улеглись, накрывшись маскхалатами, благо вокруг нас ветер сдул с камней снег. Один день после высадки уже просидели здесь, просидим и второй, решили мы.
Но на этот раз нам не повезло... К вечеру на берегу показался вражеский патруль. Несколько гитлеровцев, спустившись к урезу воды, шли в нашу сторону. Боя было не избежать.
— Патроны и гранаты беречь! — скомандовал я вполголоса.
Когда патруль был от наших камней в десяти — пятнадцати шагах, гитлеровский ефрейтор заметил нас и, вскинув автомат, крикнул:
— Хальт!..
Это «хальт» было последним словом в жизни ефрейтора. Короткая очередь скосила его и еще двух врагов. Остальные, укрывшись за камни, открыли ответный огонь. С ними мы разделались бы быстро, но, как оказалось, вдоль обрывистого берега, поднимавшегося над галечным пляжем на три — четыре метра, проходил еще один вражеский патруль. Услышав выстрелы, гитлеровцы подбежали к краю обрыва. Прямо над нами показалась фигура в зеленовато-серой шинели.
