В тот вечер, как обычно по утрам и вечерам, все собрались на перекличку, прямо как в армии. По окончании переклички инспектор школы, которого звали А. Б. Кларк, крикнул, что одиннадцатый коттедж должен явиться в слесарную мастерскую. Пока мы шли туда дружным шагом, я думал, что нам просто предстоит сделать какую-то дополнительную работу. Мы подошли к мастерской и остановились, застыв, как солдаты на параде. «Чарльз Мэнсон и четверо его лучших друзей — выйти вперед», — громко велел Кларк. Черт возьми, я понятия не имел, что происходит, но шагнул вперед, как было сказано. Естественно, «четверо лучших друзей» остались стоять на месте. У меня не было друзей! Я только появился в Плейнфилде и пробыл здесь едва часа три. Увидев, что никто больше не пошевельнулся, старик Кларк сам выбрал четырех мальчиков, а потом повел нас в мастерскую. Напряжение нарастало, и я начал догадываться, что нас привели сюда вовсе не для работы. Когда за нами закрылась дверь, Кларк схватил меня за плечо и толкнул в центр комнаты со словами: «Вот что, Мэнсон, спусти брюки!» Я спросил зачем. «Просто стаскивай свои гребаные штаны, ты, маленький ублюдок!» — заорал он. Вдоль стен мастерской стояли скамейки для работы, но в центре помещения была еще одна скамья, специально предназначенная для того, что должно было последовать. Высотой она доходила до пояса обычному мужчине. Штаны я снял, и мне приказали лечь на скамью. Видя мое колебание, Кларк дал мне пинок под зад и велел другим мальчикам держать меня. Вцепившись в мои руки и ноги, они растянули меня на скамье голой задницей вверх. Моя недвусмысленная поза располагала к одному из двух — либо к половому акту, либо к порке. Помню свое облегчение при виде ремня, за который взялся Кларк: по крайней мере, моя задница останется нетронутой.
Роста Кларк был не очень высокого, сантиметров сто шестьдесят семь, но сложен он был, как пожарный гидрант, и силен, как бык. Ремень был кожаный, около метра длиной, почти сантиметр толщиной и сантиметров десять шириной, с дырочками и твердой пряжкой из дерева. Пару раз, чтобы распалить себя, он ударил ремнем по скамейке рядом с моей головой. Я чуть не описался от страха. «Растяните его», — скомандовал Кларк, и парни усилили хватку. (Позже я выяснил, что если кто-то из державших жертву выпускал ее, то ему задавали такую же порку, которая ждала меня.) Кларк знал свое дело. После первого же удара я хотел закричать, но стиснул зубы и стал ждать следующего. После третьего или четвертого удара парень, державший меня за правую руку, шепнул мне: «Стони или кричи, не пытайся тягаться с этой сволочью: он не отстанет, пока ты не сдашься». Кларк хлестнул меня еще пару раз по одной половине, и — хотел я того или нет — я завопил, из глаз хлынули слезы. Он отошел, и я вздохнул с облегчением, думая, что на этом все прекратится. Но нет, мне не повезло: Кларк просто поменял положение, нацелившись на другую мою ягодицу. Он ударил меня еще столько же раз. Когда Кларк закончил, а мальчишки отпустили меня, я не смог даже подняться со скамьи. Я просто соскользнул на пол и остался лежать там, словно дрожавший щенок. Когда я наконец мог встать на ноги, то заметил, что ни один из парней не смотрел на меня. Зато Кларк ухмылялся вовсю. Он все еще держал в руках ремень. «Мэнсон, нам сказали, что ты поганый мелкий ублюдок, и я здесь для того, чтобы заверить тебя, что твоя задница будет вся в шрамах, прежде чем ты выйдешь отсюда», — пообещал он. Так оно и оказалось. На самом деле, шрамы у меня остались до сих пор.
Я натянул штаны. На них проступила кровь в тех местах, где ремень рассек кожу. Я со всхлипом дышал, пытаясь набрать в легкие побольше воздуха, чтобы тело не отказалось мне повиноваться и чтобы хоть как-то унять страх и боль. Выйдя из мастерской, я встал в шеренгу, и мы строем зашагали к коттеджу. Остальные ушли в столовую. Мне было слишком плохо, чтобы думать о еде, к тому же я хотел показаться врачу. Но оказалось, что после «головомойки», как это называлось, нельзя было обращаться за медицинской помощью раньше следующего дня. Добро пожаловать в исправительную школу штата Индиана.
На следующее утро я пошел в лазарет. Мне смазали открытые раны и отправили на ферму работать. На ферме за мальчиками следил некий мистер Филдс. Ему рассказали о порке, и этот славный парень назначил мне тачку и лопату. Я должен был нагружать тачку навозом, толкать ее по крутому скату и сваливать навоз в специальную емкость. От усилий, необходимых для того, чтобы орудовать лопатой и вести нагруженную тачку по скату, раны у меня загноились и стали кровоточить. Филдс настолько мне сочувствовал, что хлестал меня по заднице тростью, с которой никогда не расставался, и подбивал других парней колотить меня, пока я воевал с тачкой на скате.
Спустя, наверное, неделю четверо других обитателей Плейнфилда из тех, что были постарше и покрупнее, загнали меня в один из загрузочных бункеров. Теперь я уже знал, что они собирались делать. Я рванулся к двери, но двое из них схватили меня, а остальные стянули штаны. Я отбивался от них, как дикарь, яростно сопротивляясь. Я кричал, но мне заткнули рот, так что это было бесполезно. Двое парней держали меня, пока третий пытался вставить свой член мне в задницу. Четвертый стоял на стреме, карауля Филдса. Я было вырвался, но они навалились на меня вчетвером, прижали к полу и побили еще. Прежде чем тот парень, что высматривал Филдса, крикнул «идет!», двое из нападавших успели изнасиловать меня. Они пытались скрыться незамеченными, но не успели. Я плакал и все пытался натянуть свои штаны. «Вы же знаете, что я не разрешаю устраивать здесь борьбу. Вы, парни, убирайтесь отсюда, а ты, Мэнсон, пойди умойся и кончай свое нытье».
После этого Филдс сам занялся мной, словно я стал петухом, доступным каждому. Много раз, под настроение, он говорил мне: «Сними штаны, Мэнсон, я хочу посмотреть, как тебя оттрахали». Когда он впервые попросил меня сделать это, я подумал, что он шутит, и продолжал идти рядом. Но тут Филдс схватил меня и одним рывком сдернул с меня штаны. Он наклонил меня и стал рассматривать мой задний проход. Он проделывал это всегда в присутствии других мальчиков. Чтобы оскорбление было полным, Филдс подбирал с пола коровника горсть силоса, сплевывал туда табачную жвачку и запихивал мне в зад. «Я смазал его, — говорил он своим любимчикам, — так что трахайте его, пока дают». От табака и силоса у меня все горело, да еще развивалась инфекция, но хуже всего было унижение. Да, Филдс был та еще скотина, он точно знал, как позаботиться о подопечных штата и заработать себе на пенсию. Я проработал на ферме пять месяцев, и каждый день со мной делали что-то невообразимое.
Я так и не смог свести счеты с Филдсом, но все-таки отчасти осуществил свое желание отомстить, отыгравшись на парне, первым засунувшим свой член мне в задницу. Это была чуть ли не единственная вещь в Плейнфилде, которая сошла мне с рук. Однажды ночью, когда свет не горел и все уже спали, я взял одну из изогнутых железных палок, которыми открывали и закрывали окна. Палка была длиной метра три и весила килограмма два. Она была не слишком длинной и тяжелой, как бы мне хотелось, но дело свое сделала. Я подкрался к койке мистера Твердый Член, осторожно натянул одеяло ему на голову и ударил несколько раз со всей силы, оставив его в бессознательном состоянии. По пути к своей кровати я подсунул железяку под одеяло одного из парней, принимавших участие в изнасиловании. Избитый мною воспитанник мог умереть, но ему повезло: несколько минут спустя в коттедж пришла охрана для позднего пересчета. Дежурным движеньем приподняв одеяло, чтобы убедиться, что под ним кто-то действительно есть, охранник увидел кровь и понял, что парень лежит без сознания. Его забрали в больницу с тяжелым сотрясением мозга. Перевернув весь дом в поисках орудия нападения, охранники нашли железку в постели одного из обитателей коттеджа. Всех нас допросили, но никого не обвинили в нападении, хотя один из моих насильников был главным подозреваемым.
