Иосиф Недава - Взошедшие на эшафот. Очерк жизни, борьбы и смерти двенадцати взошедших на эшафот борцов подполья «Эцель» и «Лехи»

В 1944 году шестнадцатилетний Меир уходит в английскую армию. Для того, чтобы его приняли на службу, приходится подделать документы — записать, что Меиру 20 лет. Это повредит ему во время суда.

Почти два с половиной года прослужил Меир в английской армии, был в Александрии и Бейруте. Здесь он встретил парней из ЭЦеЛ и помог им переправлять оружие в страну. Сразу после демобилизации летом 1946 года Меир переходит из Хаганы в ЭЦеЛ. Это решение он принял из-за бездеятельности Хаганы. Суд над Меиром Файнштейном, Даниелем Азулаем, Моше Горовцем и Масудом Бутоном, задержанным при той же операции, начался 25 марта 1947 года, продолжался 8 дней и закончился смертным приговором Меиру и Даниелю, которые не принимали участия в ходе процесса, и освобождением Горовца и Ботона, утверждавших, что они задержаны по явному недоразумению. Смертная казнь Азулаю была заменена пожизненным заключением. 17 апреля 1947 года через день после казни Грунера и его товарищей командующий английской армией утвердил смертный приговор Файнштейну и Барзани. Так встретились в камере смертников в Иерусалиме два бойца ЭЦеЛ и ЛеХИ, чтобы уже никогда не расстаться.

Казнь Грунера и товарищей настолько взволновала еврейское население Палестины, что официальные учреждения были вынуждены просить помилования для двух новых жертв. С такими просьбами обратились к Верховному Комиссару Бен-Гурион (от имени Сохнута — Еврейского Агентства) и Бен-Цви (от Национального Совета). Официальные представители еврейских учреждений обосновывали свои просьбы «соображениями безопасности» («мы ведем ожесточенную борьбу с террором, но виселицы — не способ успокоить волнение, они только подливают масло в огонь, зажженный отщепенцами…»). Доктор Хаим Вейцман в письме к Верховному Комиссару жаловался: «Именно те, которые всеми силами борются против террора, обеспокоены тем пагубным влиянием, которое приведение смертных приговоров в исполнение может иметь на настроение населения. В напряженной обстановке, царящей в стране, мы никоим образом не хотим, чтобы террористы были окружены ореолом святости погибающих во имя Господа и народа. Их вожди только этого и ждут. Нельзя помогать им».

Все было напрасно. Во вторник 22 апреля 1947 года в 4 часа утра палачи пришли за Файнштейном и Барзани, но в последнюю минуту жертва ускользнула из рук…

В 6 часов вечера Меиру и Моше объявили о часе казни. Позднее их посетил раввин, который в присутствии английского тюремщика более двух часов беседовал с юношами, рассказывая им о геройстве сынов Израиля, погибших от рук преследователей, о святости погибших во имя Господа, Родины и Народа. Тюремщик был поражен мужеством и спокойствием этих двух юношей, которые за несколько часов перед смертью с таким интересом слушают старого раввина, задают вопросы, о чем-то оживленно беседуют и даже смеются. Перед уходом раввин сказал Моше и Меиру, что он будет здесь в тюрьме и не оставит их в последний час. Оба начали убеждать старого раввина не оставаться, не утруждать себя, но он был непреклонен.

Время не ждет. Оба «апельсина» уже готовы. Они уже не думают о прошлом, осталось только совершить последнее усилие в настоящем, а завтра… Завтра они будут покоиться на кладбище на Оливковой горе в Святом Иерусалиме.

Раньше они предполагали подорваться в последнюю минуту, когда палачи войдут в камеру: «погибни душа моя с филистимлянами». Но старый рабби сказал, что придет вместе с ними, а подвергать его опасности они не хотели.

Жертвенник построен, огонь разведен… Последние секунды проходят быстро. Они обнимаются, прижимаются друг к другу, и с криком:

— Слушай Израиль, Господь-бог наш. Господь-един! — поджигают фитиль. Раздается взрыв. Тюремшики, ворвавшиеся в камеру, увидели бездыханные тела Файнштейна и Барзани, истекающие кровью на полу камеры.

Переправка взрывчатки в тюрьму производилась маленькими порциями в корзинах с едой, в банках с вареньем, между двойными стенками корзин, в которых переправлялась пища. Специалисты — заключенные собрали взрывчатку. Таким образом были собраны два «апельсина» и позднее переданы в камеру смертников за четыре дня перед казнью. Шкурка каждого апельсина должна была быть подрезана и отвернута для проверки, и товарищи передавшие восемь апельсинов, между которыми были два со взрывчаткой, опасались провала. Но все прошло благополучно.

Во время одной из последних прогулок Моше Барзани в разговоре с заключенным Аншелем Шпильманом, который переговаривался с гуляющими во дворе смертниками через окно своей камеры, просил передать сердечные поздравления Геуле Коэн — члену ЛеХИ — диктору подпольной радиостанции — в связи с ее успешным побегом из тюрьмы.

После получения взрывчатки Моше и Меир передали свою последнюю записку товарищам:

«Шалом, братья! Примите наш последний привет. Никакая сила в мире не поколеблет нашей решимости, и мы верим, что никакая сила не сломит вас. Несите с честью знамя восстания. Не прекращайте борьбы до полного освобождения. Мы с гордостью идем навстречу смерти».

Врач, исследовавший тела, установил обстоятельства смерти. Барзани прижал взрывчатку к груди левой рукой, а Файнштейн, который лишился в результате ранения и операции левой руки, обнял товарища единственной рукой и прижался своей грудью к груди Моше. Взрывом разорвало грудные клетки молодых героев и оторвало ладонь левой руки Барзани. Смерть наступила от разрыва легких и сердца.

Накануне назначенной казни в Иерусалиме был объявлен комендантский час. По улицам рыскали английские солдафоны, слышались выстрелы. Авуд Мизрахи, который шел с дочкой домой, пал невинной жертвой от пуль англичан. Официальное сообщение, разумеется, гласило: «Убит при попытке к бегству».

Самоубийство Файнштейна и Барзани вызвало волну откликов во всем мире. Многие радиостанции США прервали свои передачи, чтобы сообщить о свершившейся трагедии.

Комендантский час в Иерусалиме был отменен только по окончании похорон. Меир Файнштейн и Моше Барзани были похоронены на Оливковой горе напротив Храмовой горы. Надгробную молитву прочел «раввин заключенных» раби Арье Левин.

Меир и Моше погибли ненапрасно: воодушевленная их героизмом еврейская молодежь продолжала борьбу до полного освобождения Родины.

Когда Шломо бен-Иосеф, простой парень из польского городка Луцка, предался всем сердцем работе в Бейтаре (Брит Иосеф Трумпельдор — Союз Иосефа Трумпельдора) и идее возрождения Израильского государства, он не представлял себе, что судьба приготовила ему звание национального героя.