«Он еще не получил тогда известности, он еще был стройным юношей в студенческом сюртуке. Но на его красноватом лице светились озорные и лукавые глаза, и от него шло обаяние широкой, талантливой натуры. Я упивался его метким словом и видел в нем мастера, владеющего неисчерпаемыми сокровищами русской народной речи.
…Он был рассказчиком исключительного, редчайшего таланта. Он любил устное слово, и, живи он несколько сот лет назад, он был бы гениальным народным сказителем. Он знал великое множество анекдотов, но его художественный дар преображал эти анекдоты в изумительные миниатюры сказочного жанра. И если бы собрать эти рассказы, вышел бы на свет Божий русский „Декамерон“, с такой же пряностью и остротой слова, с такими же яркими красками и с таким же ароматом народной „соли“» (Д. Заславский. Из воспоминаний).
«Маленький фельетон Е. Придворова о „Демьяне Бедном – мужике вредном“ появился в газете „Звезда“ № 18 от 16 апреля 1911.
…Маленький фельетон его понравился всем товарищам по работе и даже разносчикам газет. При виде автора многие говорили: „Вот идет Демьян Бедный“. Вскоре название героя фельетона Е. Придворова обратилось в кличку его автора. Но он продолжал еще некоторое время подписываться своим именем – Е. Придворов.
…Я хорошо знаю и помню, что многие рабочие в дореволюционные годы начинали читать „Правду“ с фельетонов и басен Демьяна Бедного» (Д. Одинцов. В «Звезде» и «Правде»).
«Читателя из народа поэзия Демьяна привлекала тем, что автор как бы говорил с читателем, обращался к нему по самым обычным поводам и совсем обычными, простыми словами, но они задевали за живое и будоражили мысли, чувства.
Особенно нравился Демьян Бедный нам – заводским рабочим. Мы хорошо понимали все намеки и недомолвки поэта, и нам не надо было объяснять, кто является щуками, а кто – ершами, какого клопа прихлопнул мужик Панкрат. Мы видели в Демьяне Бедном своего человека…» (К. Ворошилов. О Демьяне Бедном).
«Как и в жизни каждого человека, у поэта есть свой зенит. Высоко ли, низко ли стоит тогда его имя над линией, разделяющей землю и небо, но, когда он в небе, его видно отовсюду. Годы гражданской войны – это зенит славы Демьяна Бедного, расцвет его творчества. Где-то за Курском, на одной из больших станций, в приоткрытые ворота моей теплушки вместе с нежным и щемяще-влажным воздухом весны ворвался гомон людской толпы. Слышались гул, топот многих ног, песни, ругательства, заливистый голос далекой гармошки. Я вышел на станцию. На соседних путях стоял красноармейский эшелон. Поднимался пар из жестяных чайников, на ходу простирывали бельишко. Кто торговал у бабы крутые яйца или курочку. А большинство просто гудело и балакало. Потом разнесся слух, что с поездом Реввоенсовета, который остановился на дальних путях, едет Демьян Бедный. К поезду Реввоенсовета близко подходить не полагалось, но толпа гимнастерок двинулась туда. Навстречу со ступенек вагона спустился тучноватый, осанистый мужчина в солдатских шароварах, заправленных в сапоги, в знаменитой буденовке и гимнастерке с широкими красными петлицами. Остроконечный шлем и петлицы делали Демьяна Бедного похожим на древнего богатыря, прямо сошедшего с картины Васнецова.
Далеко не все из подошедших красноармейцев умели читать, но все знали Демьяна – так фамильярно-ласково они его называли. Вскоре раздался смех и даже реготание, вызванные не совсем салонными шутками, которыми перебрасывался поэт со своей аудиторией.
Несколько лет спустя, когда мы уже познакомились с Демьяном Бедным, я рассказал поэту, как был свидетелем его соленой беседы с красноармейцами на текущие политические темы и как потом у меня расхватали брошюры с его стихами.
– Ну да, – грубовато усмехнулся Д. Бедный, – а вы уж сразу и поверили. Небось бумага на курево нужна была. Я своей славой не обольщаюсь» (К. Зелинский. На рубеже двух эпох).
«Новых форм Демьян не искал. Он даже подчеркнуто пользуется старыми, канонизированными формами. Но они воскресают и возрождаются у него как несравненный передаточный механизм большевистского мира идей. Демьян не создал и не создаст школы: его самого создала школа, именуемая РКП, для надобностей большой эпохи, которая не повторится» (Л. Троцкий. Литература и революция).
ДЕ-РИБАС (Дерибас) Александр Михайлович
19(31).12.1856 – 2.10.1937
Журналист, автор исторических и мемуарных очерков. Сотрудник газеты «Одесский листок» (1906–1919). Автор историко-мемуарных очерков «Старая Одесса» (Одесса, 1913). Внучатый племянник основателя Одессы И. Де-Рибаса.
«Александр Михайлович Дерибас был уважаемым человеком в Одессе – знаток города, его истории, старожил и, кроме того, еще и директор Публичной библиотеки. Это был высокий старик, с белой длинной бородой и губами, складывавшимися при разговоре так, что видно было его происхождение: француз.
Однажды мы, молодые поэты, пригласили его выступить на вечере, который мы посвятили Бодлеру. Эдуард Багрицкий прочел со всей свойственной ему огненностью „Альбатроса“, и потом кто-то провозгласил, что сейчас выступит Александр Михайлович Дерибас, который прочтет нам одно из стихотворений по-французски.
Мы бурно приветствовали вышедшего на кафедру старца. Он сложил губы по-французски и стал читать длинные строки александрийского стиха» (Ю. Олеша. Ни дня без строчки).
ДЕЯНОВ Александр Иванович
наст. фам. Делянов; 6(18).8.1862 – 29.9(12.10).1903
Поэт, прозаик, журналист. Публикации в журналах «Гражданин», «Стрекоза», «Театр и искусство», газетах «Новое время», «Санкт-Петербургские ведомости» и др.; с 1896 – постоянный сотрудник «Петербургского листка». Книги «Повести и рассказы из народного быта» (СПб., 1889), «Рассказы» (СПб., 1910).
«Он был молодой казачий офицер, кажется, служил где-то в Приамурье, вышел в отставку и стал сотрудником в „Гражданине“. Писал он повести, а главным образом маленькие рассказы, отмеченные сверкающей радостью жизни и грациозной легкостью. Много таких рассказов Деянов напечатал даром (или почти даром) в „Театре и Искусстве“. Это были истории маленьких хористок с большими испуганными глазами, влюбленных в блестящих офицеров или актеров с „роковым взглядом“, повестушки о наивных молодых людях, попадавших в сети опытных кокоток, о пьяных басах из семинаристов, о дачных спектаклях, в которых незримо закладывалось зерно жизненной трагедии. Все очень, быть может, простенькое, незатейливое, но залитое поэзией и чувством природы. Никто не издавал этих рассказов отдельным сборником. Не знаю, остались ли у Деянова близкие. Он сошел в могилу, известный только ограниченному кругу журналистов, с которыми работал в мелкой прессе, да нескольким десяткам актеров, потому что писал рецензии. В вертепах журналистики, где он работал, он сохранил облик порядочности, неподкупной честности и независимости. Разумеется, он пил. Преимущественно пил» (А. Кугель. Листья с дерева).
