Легкое разочарование. Пристань старая, грязная, облупленная. Брошены жидкие мостки. Кругом пустынно. На всем травянистом берегу один — единственный мальчонка ловит сайком креветок, бросает их в ведерко. И серая, широкая, многоводная, но пустая река Миссисипи. Ни парохода, ни моторки, ни лодочки. Сделалось как‑то неуютно, неловко, тонус упал. Только что «Дуглас», «Боинг», лимузины, самолетный сервис. А тут— дикая природа и все так непарадно. Оправдываю: а зачем чистая пристань? Для кого? И кому ходить по мосткам? Рабочее место, и очень временное. Причалил, взял груз, ушел.
Замечаю насыпь, тянущуюся вдоль берега. Она искусственная, чтобы в разлив Миссисипи не заливала город. Раньше, говорят, в половодье много причиняла бед.
Идем на пароход. Кряжистый короткотелый толкач. Как будто стесняясь своей затеи, проходим мимо рабочих. Они с любопытством смотрят на нас. Им, конечно, сказали, что поедут советские люди. Поднимаемся наверх, входим внутрь. Глаз замечает развешанные по стенкам фотографии из журналов. Больше всего обнаженных женщин. Матросы в пути скучают. Входим в обещанные каюты. О, сверх ожидания, очень комфортабельно.
Выхожу на палубу. Вот не ожидал: в нос нашему толкачу упирается целая армада барж. Они сплочены вместе и образуют прямо‑таки остров. Барж двадцать, не меньше. Такого я на Волге не видывал — от силы четыре, самое большее шесть. Узнаю, н чем дело. Компании невыгодно иметь много грузовых единиц (а значит, и много служащих и рабочих), она предпочитает иметь мощные суда с комплектной командой. Наша «Америка» — десять тысяч лошадиных сил. Ой — ой — ой! Представьте себе: волжские красавцы типа «Ильи Муромца» — три тысячи лошадиных сил. Это больше, чем три «Ильи Муромца». Значит, это и «Илья Муромец», и «Добрыня Никитич», и «Алеша Попович», даже с хвостиком. Кстати, на двух из этих пароходов я ездил по Волге. Вот тебе и маленький коренастенький наш толкач! Силища‑то какая! А посмотрели бы вы, как работают матросы — грузчики в пути! Иногда надо остановиться посреди реки, отцепить одни баржи и прицепить другие… Команда! И матросы, мелькая красными пробковыми нагрудниками (чтоб не опасно было бухнуться в воду), как пожарные, бросаются на работу. Гремят цепи, змеями взвиваются стальные тросы, разжимают и вновь сжимают тяжелые крепления — стяжки.
Матросов немного, человек восемь. Но это, скорее, группа силовых акробатов, исполняющих новый оригинальный аттракцион. Каждый раз я смотрел на их работу именно как на отрепетированный цирковой номер, и номер не из легких. И это сейчас, когда еще не жарко, а каково им работать в июне, июле, августе, когда от жары цепи раскаляются до ожогов на руках, если взять их без рукавиц. Особенно поражает меня вон тот старый пират. Сгорбленный, беззубый, седой, а работает совсем как эквилибрист. Куда до него молодым!
Разговорились с капитаном. Ветеран, служит в компании тридцать лет, и имя его — Кларенс Хиггенботен — известно. Он два раза выступал по телевидению, и о нем писала газета «Таймс демократ», газета его штата — Айовы. Он родом оттуда, и штат гордится своим капитаном. Там у него и жена, и дочь, и ферма. Жена преподает в школе. Кларенсу уже шестьдесят два года, и скоро он уйдет на пенсию. В Америке пенсионный возраст мужчины — шестьдесят пять лет; значит, через три года. На ферме у Кларенса дом и две квартиры, которые он сдает внаем. Он покупает дорогой автомобиль стоимостью семь тысяч восемьсот долларов и меняет его каждые два года. Таков этикет. Если он не сменит машину через два года, люди будут думать: «А не обеднял ли Кларенс?» Когда он уйдет на покой, будет получать от фирмы пенсию. Наверно, есть и сбережения.
В путешествиях не хочется спать, жаль терять время. А когда едешь на поезде или на пароходе, совсем грешно валяться в постели: вдруг проспишь что‑нибудь самое интересное.
И ночь на пароходе была воробьиной. Ничего, совсем ничего не совпало с моим воображением и ожиданиями в путешествии по Миссисипи. Ничего томсойеровского, ничего волжского.
Пустынная, широкая и глубокая река. Такая глубокая, что нигде не установлено бакенов и пароход идет без фарватера. В капитанской рубке радарная установка, и ночью капитан ведет корабль, поглядывая на экран. За все время только несколько раз встречные баржи этой же или конкурирующей фирмы. Две компании обслуживают грузовые перевозки по Миссисипи, и только их суда я и видел. Ничего общего с Волгой, такой живой и веселой, полной белоснежных теплоходов, дизель — электроходов, старых, но изящных колесников, самоходок, плотов, барж и барок, моторок и парусников, лодок с подвесными моторами и весельных, нефтянок и байдарок, «ракет» и «метеоров», населяющих синий простор моей родной реки. Полна жизнь на Волге, глаз едва успевает ловить перемены. А над водой рыбаки — и с берега с удочкой и спиннингом, и с лодки на жерлицу и колодки, и на кружки, и люлькой, и бредешком, и на подпуск. И уйма купающихся.
А на Миссисипи ни души. Движемся, и кажется — плывем по Стиксу, по царству подземных теней. Ничего навстречу, ничего по берегам. Ни жилья, ни людей, только тянутся по краям ее темно — зеленые плантации сахарного тростника. Даже жутко, особенно вечером, когда темнеет.
Мне все не верится. Такое чувство, что когда‑то здесь была жизнь, но произошла космическая или тектоническая катастрофа— и все погибло. Что‑то от апокалипсиса. И это в бурной, бьющей кипящим кипятком Америке! Чувство гнетущее, навевающее мысли о смерти, о тлене, о гибели мира. Странно…
Вот навстречу плывет остров, больше нашего. Это конкурент толкает сразу сорок барж. Экая гигантомания! И помните, я сказал, что баржи меняют на ходу. Да, да, не надо останавливаться, терять время, а значит, и деньги.
На что похожа река вечером? На артерию подземного городского хозяйства. Это там, в огромных трубах, молча и быстро течет черный поток, течет во тьме и делает свое важное дело.
Ночью из темноты вдруг выплывает море огней на берегу — ярких, звездных, будто неожиданно проплываешь мимо дворца сказочного принца. Это завод. Чаще всего— химический. Они недалеко от реки, и огни их, возникающие в черноте неба, прекрасны. Хрустальные замки. Там жизнь.
Странно, вдоль реки нет не только городов, но и поселков. У нас всегда селились ближе к воде, этому необходимому источнику жизни. Видимо, в Америке сложилась другая традиция.
— Господа, — зовет нас господин Краймер, — идите на этот борт, сейчас будем проплывать мимо верфи, где строят атомные корабли и подводные лодки.
Это несколько неожиданно. Идем на другой борт. Никогда не видел атомных кораблей. Вот стоит один зверюга. Что это за стена на нем — отвесная, отделяющая нос от кормы, поперек корабля по самой его середине? А — а-а, это щит от радиации. А там мелькают еще какие‑то зловещие штучки. Не люблю я их. Я же говорил, что с детства страдаю страхами… Ну их к лешему, эти атомные корабли и лодки! Едем мимо, и опять все тихо, плавно, торжественно и мертво.
