В принятой в Тегеране декларации главы правительств трех держав выражали решимость, что три страны «будут работать совместно как во время войны, так и в последующее мирное время». В первой телеграмме Рузвельта Хэллу в Вашингтон 3 декабря, которая предназначалась только для государственного секретаря, говорилось: «В Тегеране в целом все шло очень хорошо и даже лучше, чем я ожидал. Маршал Сталин и я работали вместе во имя достижения целей, которые, как оказалось, были очень схожими» {131}. На следующий день Рузвельт из Каира отправил послание Председателю Совета Народных Комиссаров СССР. В нем было сказано: «Наша группа благополучно прибыла к месту назначения, и все мы искренне надеемся, что к этому времени Вы также прибыли благополучно. Я считаю, что конференция была весьма успешной, и я уверен, что она является историческим событием, подтверждающим не только нашу способность совместно вести войну, но также работать для дела грядущего мира в полнейшем согласии. Наши личные совместные беседы доставили мне большое наслаждение и особенно возможность встречаться с Вами наедине. Я надеюсь видеть Вас снова когда-нибудь, а до этого времени желаю самого большого успеха Вам и Вашим армиям» {132}.
Снова на развилке истории
После сокрушительного поражения гитлеровского вермахта под Сталинградом и Курском и последовавшего вслед за тем освобождения двух третей временно оккупированной территории СССР главные силы блока фашистских держав были подорваны, и в ходе войны был достигнут коренной перелом. Параллельно с ударами Красной Армии англо-американские войска изгнали нацистов из Северной Африки, Сицилии, Сардинии, Корсики. В сентябре 1943 г. началась высадка союзников в Южной Италии. Правительство самого сильного союзника Германии капитулировало, а затем объявило войну Германии (13 октября 1943 г.). «Ось» Берлин – Рим перестала существовать, англо-американские войска медленно продвигались на Север.
Постепенно менялась к лучшему ситуация на Тихоокеанском театре военных действий. Пёрл-Харбор явился тяжелейшим ударом по США как военной державе и по престижу страны, претендовавшей на безраздельное военно-морское превосходство в регионе. Америка оказалась вблизи психологической катастрофы, но вскоре выяснилось, что у нее есть главный союзник – время. До весны 1942 г. японцы, одержав ряд впечатляющих побед, захватили Гонконг, Гуам, Таиланд, Британскую Малайю, Сингапур, Голландскую Индию и, почти не встречая сопротивления, вошли в Бирму. На море японцы фактически уничтожили весь британский дальневосточный флот. Его остатки укрылись в портах Восточной Африки. Тихоокеанский флот США лежал на дне бухты Пёрл-Харбор. В мае 1942 г. американские войска, защищавшие Филиппины капитулировали. Японские войска оказались на подступах к Индии и Австралии {1}. В Токио планировали нанести «решающий удар» захватом американского острова Мидуэй в северной части Гавайских островов и выведением из строя остатков Тихоокеанского флота США. Вполне возможно, что это могло стать концом войны на Тихом океане.
Только летом 1942 г. в связи со счастливым исходом в сражении за атолл Мидуэй (4 июня 1942 г.), огромная заслуга в этом принадлежала разведке, американские вооруженные силы на Тихоокеанском театре военных действий добились перелома. Стратегический план Японии одержать победу в краткосрочной войне лопнул {2}. Выигрыш во времени позволил США изменить соотношение сил на море, введя в строй 27 авианосцев – главную ударную силу – против 6 японских и завладев господством в воздухе. Еще никем не было осознано и оценено по-настоящему то, что после Мидуэя, несмотря на локальные успехи японцев на ряде направлений и довольно пассивные действия американцев и англичан, не только стратегическая, но и геополитическая инициатива на Тихом океане перешла к Соединенным Штатам. Они были решительно настроены впредь никому ее не уступать. Командующий американским флотом адмирал Эрнст Кинг отвергал идею оборонительной морской войны. Поклонник теории Мэхэна, он вслед за своим кумиром готов был произнести: «Нация, которая хочет господствовать на море, должна атаковать» {3}.
Резкое изменение военно-стратегического положения к лучшему ставило перед странами антигитлеровской коалиции в чисто практическую плоскость вопрос о послевоенном урегулировании как в ближайшем будущем, так и в долгосрочной перспективе. Правительство США весьма оперативно отреагировало на эту новую ситуацию. «Завершение грандиозной русской победы в Сталинграде, – отмечал Р. Шервуд, – изменило всю картину войны и перспективы ближайшего будущего. Эта битва – по своей продолжительности и по ужасным потерям она сама может быть приравнена к большой войне – выдвигала Россию в положение великой державы, которого она давно заслуживала благодаря характеру ее народа и его численности. Рузвельт понял, что должен теперь заглянуть в более далекое будущее, чем военная кампания 1943 г., и заняться рассмотрением вопросов послевоенного мира» {4}. Поступая таким образом, президент и его ближайшие советники считали, что у них есть основания для оптимизма, несмотря на все опасности, которым подвергались планы (если воспользоваться словами самого Рузвельта) «тесного и прочного сотрудничества» США и СССР в интересах достижения «вместе с другими одинаково мыслящими странами» благородной цели – «справедливого и длительного мира» {5}.
Переговоры по этим вопросам велись между союзниками по дипломатическим каналам с начала 1942 г. Взвешивая все плюсы и минусы присоединения к идее о назревшей перестройке международных отношений на основе сотрудничества стран с различными социальными системами, учета их законных интересов и достижения согласия по спорным вопросам мирным путем, Рузвельт счел необходимым предпринять зондаж позиций главных союзников по антигитлеровской коалиции {6}. Если иметь в виду внутриполитическую ситуацию, то следует признать, что возможные негативные последствия таких шагов по многим признакам могли перевесить все остальное: преднамеренно раздуваемая консервативным крылом конгресса антирадикальная кампания и без того ставила администрацию в затруднительное положение {7}. Неудивительно, что некоторые советники президента были против открытого обсуждения вопроса о послевоенном сотрудничестве в рамках проектируемой системы коллективной безопасности при сохранении решающей роли великих держав союзников (включая СССР), считая его по крайней мере несвоевременным, хотя проведенные весной 1943 г. в условиях секретности опросы общественного мнения подсказывали как будто иной вывод. Значительное большинство американцев (62 %) ответило положительно на вопрос о шансах на создание мира без войн после победы над врагом, а 63 % ответило «да» на вопрос о том, следует ли США войти в международную организацию безопасности после войны {8}.
