В эти годы начинались перемены и в науке, и во всей жизни. Кое-что Зинаида Владимировна понимала и принимала, особенно в сфере самой науки. Еще с конца 70-х гг. она осознала, что происходит сдвиг интересов от социально-экономических вопросов к проблемам культуры. По ее инициативе началась работа над новым трехтомником «История византийской культуры». Частично сохранялся прежний коллектив, пополнившийся С. С. Аверинцевым и другими специалистами нового поколения. Увидеть изданным ей было суждено лишь первый том (1984). Посмертно Зинаида Владимировна получила еще одну Госпремию, теперь уже России, в составе коллектива авторов трехтомника (1995). На основе своих теоретических разделов в «Истории» она еще написала небольшую книгу «Византийская культура», последнюю свою монографию, где дала очерк византийской культуры на протяжении тысячелетия. Зинаида Владимировна успела прочесть лишь корректуру книги, вышла она посмертно в 1988 г.
Но иначе она восприняла общественные перемены. «Перестройка» началась, когда она находилась на вершине своей карьеры, а здоровье и силы уже были не те, что когда-то. Мне кажется, что из-за тогдашних привычек медленно продвигать людей Зинаида Владимировна стала во главе института слишком поздно. Кроме всего прочего, она стала терять ранее свойственное ей умение меняться вместе со временем.
А перемены оказывались для нее все более непонятными. Ей нравился М. С. Горбачев и тем, что он молод и энергичен, и просто как руководитель «своей» страны и «своей» партии. Представить себе дальнейшее в 1985–1987 гг. мало кто мог. Но Зинаида Владимировна стала ощущать, что реформы выходят за пределы всех многочисленных трансформаций, пережитых ею до того. Она не знала, как все это оценивать. Как-то незадолго до смерти она сказала мне: «Что ж, если для укрепления страны нужно изменить экономику, значит так и надо. Но лишь бы не трогали идеологию!».
Но уже покушались и на идеологию. Заведующий сектором в ее институте Ю. Н. Афанасьев (до этого у них были прекрасные отношения) напечатал, да еще в журнале «Коммунист» статью с резкими оценками всей советской исторической науки. Мать с трудом переживала эту, как ей казалось, неблагодарность. Конфликт с Афанасьевым разрешился его уходом в Историко-архивный институт, вскоре преобразованный им в РГГУ. Совсем незадолго до смерти я застал ее совершенно убитой из-за того, что еще мало известный журнал «Век ХХ и мир» опубликовал статью М. Я. Гефтера. Они были знакомы со студенческих лет, и их отношения до 60-х гг. были хорошими. Но затем Гефтер стал оппозиционером, и их контакты прервались. Когда же он вышел из КПСС и начал выступать по «голосам», то для нее перестал существовать, она поверила не подтвердившемуся слуху об эмиграции Гефтера. И вдруг его печатают в советском издании! Для Зинаиды Владимировны это выглядело как появление из небытия давно умершего человека. В институте начались собрания с предложениями о реорганизации ученого совета, о расширении прав трудового коллектива за счет дирекции. До прямых нападений «общественности» на директора дело при ее жизни не дошло, но можно было ждать и такого.
За три дня до смерти, в субботу 26 сентября 1987 г. я видел мать последний раз (в 1979 г. она переехала в академический дом на Ленинском проспекте). Она была занята корректурой «Византийской культуры» и академическими делами.
Одним из первых нововведений перестройки в исторической науке стала выборность директоров академических институтов. До Института всеобщей истории очередь еще не дошла, но в одном из соседних институтов, где место оказалось вакантным, шла предвыборная борьба с двумя основными кандидатами. Зинаида Владимировна сказала: «Я буду поддерживать А, хотя у меня с ним сложные отношения. Но конфликты у нас личные, а не политические. Б я мало знаю, но он для меня неприемлем, поскольку его поддерживают антикоммунисты института». Уже после ее смерти выбрали Б.
Когда я вечером уходил, мать спросила меня, что сегодня по телевизору. Я сказал: «Вечер Жванецкого» (тогда ему впервые разрешили сольный концерт на телевидении, что было для многих сенсацией). К моему удивлению она спросила, кто это. Я рассказал, упомянув, что сейчас он очень знаменит. Зинаида Владимировна вдруг сказала: «А для меня знаменитый человек – не Жванецкий! Для меня знаменитые люди – Михаил Пселл, Виссарион Никейский!». При всей погруженности в административные дела для нее главным была Византия, занятия которой спасали от мрачных мыслей.
Через два дня она уехала в Баку на симпозиум вместе с венгерскими учеными во главе с академиком Пахом, которые тогда были очень любезны и настроены на сотрудничество с Москвой (куда все делось уже через два года?). На другой день, 29 сентября всех повезли на экскурсию по городу. Мать была в хорошем настроении, интересовалась Баку, в котором была впервые, а когда приехали на пляж, вдруг захотела искупаться. В молодости она хорошо плавала, но к тому времени не входила в воду уже лет десять, а то и больше. Тот же азарт, что когда-то в Теберде. В воде ей стало плохо, и она захлебнулась. Ей было 69 лет (столько же лет прожил и ее герой Виссарион Никейский). Тело привезли в Москву. Похоронили Зинаиду Владимировну Удальцову на Ваганьковском кладбище рядом с родителями и мужем, в 1999 г. там положили и ее сестру.
Прошли два десятилетия, идеи, незыблемые для Зинаиды Владимировны, были официально осуждены и отвергнуты. История Византии стала во многом другой, на первый план выдвинулись самые далекие от нее проблемы вроде исихазма и догматики. В печати появлялись нелестные характеристики Удальцовой как «фигуры донельзя официальной». Обвиняли ее помимо приверженности марксизму и занятия высоких должностей и в том, чего никогда не было, вроде выталкивания А. П. Каждана за границу. Но чаще о ней просто умалчивают. Однако из истории отечественного византиноведения выбросить ее нельзя. Как бы ни расходились между собой понимание задач истории у Зинаиды Владимировны и многих нынешних византинистов, но она любила свое дело, активно участвовала в возрождении российской науки о Византии после упадка 30-х гг., а затем в течение четырех десятилетий способствовала ее развитию. Полвека существует созданный ею сектор, продолжает выходить «Византийский временник», который она вела и спасала много лет. И память о Зинаиде Владимировне сохраняется благодаря ее ученикам, многие из которых и сейчас активно работают. Когда исполнялось 80 и 90 лет со дня ее рождения, С. П. Карпов устраивал в МГУ заседания ее памяти, куда приглашали и меня. Правда, в Институте всеобщей истории ее помянули в 1998 году, а в 2008-м уже нет. Но и сейчас есть благодарные ученики, которые ставят в день ее рождения в храмах свечку.
