Обратно почти всю дорогу ехал велосипедом. Гужова возненавидел за его бесчеловечность. Всю дорогу он продолжал выпивать и лопался от пищи, а мы, офицеры, по его вине оставшиеся необеспеченными продовольствием, присутствовали рядом и не были ни разу приглашены.
В центре Берлина и в районе Темпельхоф наших войск не было. Всюду расхаживали серьезные американцы в форме, похожей на спортивную. Нигде меня не остановили ни свои, ни иностранцы.
Проголодался, стал искать пива и хлеба. В булочной купил буханку жесткого немецкого хлеба, в пивной выпил несколько чашек горячего кофе. Хозяйка спросила: "Что, у вас тоже едят сухое?". Меня ущемил вопрос. - "Нет, напротив, сегодня я вынужден так питаться, ибо оторвался от части". Она легко поверила.
Пива нигде не было, а пивные в этот день были закрыты. Только уже в советской зоне в одном из домов, где укрылся от дождя, было пиво. Выпил много кружек, но не опьянел по слабости напитка. В лагерь приехал в середине дня, принес массу впечатлений и нафантазировал немало. Люди верили по простоте своей и с интересом слушали мой рассказ "о встрече с американцами": "Они приветливо отнеслись ко мне. Группа офицеров пригласила к себе на квартиру. В комнате висел большой, во всю стену портрет Рузвельта. Стояли мягкие, с белыми звездочками на спинках, кресла, а на столе красовалась закуска и шипело удивительной крепости шампанское. Американцы восторженно хлопали по плечу, называя "русский". С немцами они строги и неразговорчивы. Я не встречал ни разу ни одного из них, чтобы он любезничал с фрейлин (это единственная истина). С продавцами скупы и мелочны до пфеннига, но мне не разрешили платить за себя - расплачивались, когда позже вместе выпивали, сами ..."
Велосипед у меня отобрал начальник штаба сразу же, на другой день. Все из-за Мусаева. Он стал у меня отнимать, я поругался с ним, дошло до скандала. Под предлогом выполнения приказа вмешался майор, приказал поставить в сторону велосипед и, само собой, потом забрал.
За день до этого, сразу по прибытии в лагерь, меня вызвали, вручили обходной лист и сказали, чтоб я собирался. Больше всех усердствовал Аржанов. "Ты, видимо, поедешь на Родину. Быстрей собирайся, для тебя же хлопочу!" - и изобразил такое доброе лицо, что я ему поверил на слово.
Нас было двое: я и Токсунбаев, старый лейтенант-казах.
09.07.1945
Итак, впервые я очутился в офицерском полку, которого так всегда боялся и в который всегда так не хотел попасть.
Смотрел кино до двух часов ночи.
12.07.1945
Вчера было партсобрание. Я выступил в прениях. Говорил последним из четырех записавшихся. Критиковал. Меня слушали, одобряли. Начальству было невыгодно: парторг попытался остановить ход моей речи, прервал, но с мест стали шуметь коммунисты.
- Время истекло, товарищи. - Попробовал по-другому парторг.
- Пускай говорит, пусть продолжает, - шумела аудитория, и тот был вынужден уступить.
Когда я окончил, некоторые пристукнули в ладоши, расходясь, жали мне руку, улыбались.
- Товарищи, внимание! - остановил председатель. - Прошу остаться всех парторгов, членов бюро и последних трех выступавших товарищей.
- Мы берем вину прежде всего на себя, - заявил майор заместитель комбата по политчасти. - Разрешили слишком большую демократию, не дали русла, направления вашим выступлениям (два других говорили: один о "чемоданном настроении", другой - о требовании, которое он выдвигает перед командованием от имени коммунистов).
Серьезных обвинений предъявить мне политики не могли, поэтому ограничились лишь общим замечанием; читая наставления, говорили с откровенным цинизмом, что начальство критиковать нельзя: "Мы возьмем над вами шефство. Вам, товарищи члены бюро, помочь надо товарищам".
Я предупредил, что помощи мне не требуется, что я не первый раз выступаю и о политической работе, агитации и пропаганде имею довольно таки широкое представление. Но они и слушать не хотели.
- Вы - молодые коммунисты, и нам, старикам, нужно много над вами поработать для того, чтобы вы поняли свою роль и задачу в жизни парторганизации.
Так началась для меня жизнь в офицерском полку, где так же, как и везде, не терпят правды, и где за нее крепко бьют и жестоко ненавидят.
Сейчас в местечке Rudersdorf, что неподалеку от нашего лагеря. Делаю электрическую шестимесячную завивку, исключительно ради интереса. Часа два меня все обрабатывают. Молоденькая красивая немка особенно заботливо суетится возле моей шевелюры. С ней надо будет подружиться и постараться убить время возле нее.
Jnga Berensteder
Rudersdorf,
Kaischntn, 67
Kaiserstrasse
Вот и адрес, который она сама написала. Сегодня она просит не приходить, так как изучает русский язык в школе после работы, но завтра вечером в 7 часов она приглашает меня к себе.
Итак, завивка готова. Знакомство обещает быть интересным.
13.07.1945
На партсобрании.
Только что сдал дежурство по полуроте. В ней сотни две человек, а что же делается в роте, в батальоне... личный состав не поддается учету, не столько в силу своей многочисленности, как в силу того, что люди по целым неделям порой отсутствуют из части и об их местонахождении никто не знает.
14.07.1945
Вечером вчера был в лагере русских девушек, работающих здесь на фабрике. Ездил на велосипеде, доставшимся мне в залог в 2000 марок. Там было много офицеров, сержантов и бойцов. Девушки были нарасхват.
Несколько кругов сделал площадью, где должен был состояться концерт. Ко мне подошли несколько бойцов.
- Товарищ лейтенант, вы не из 248 сд? Назвали батальон, в котором вместе со мной служили. А я то ведь успел и позабыть все детали из прошлого, относящегося к периоду моего пребывания в Галавцах.
- Вы не из 301 сд? - подошел старшина, и все остальные удивились.
- Да, был и там. Вы меня правильно узнали.
Много расспрашивали, так как давно выбыли из частей. Было 10 часов. Бойцы предупредили, что в полодиннадцатого в лагерь наезжает комендант со своей командой в 10-15 человек, со станковым пулеметом на тачанке. Посоветовали прийти днем, сами они тоже уходили.
18.07.1945
Несколько дней подряд был в разгуле и почти ничего не написал, за исключением нескольких писем.
Озеро с живописными берегами и густым лесом, с голыми, купающимися посетителями, из числа солдат и офицеров нашего полка, с русскими девушками, нередко полуголыми, и немецким населением, сбившимся только в одном уголке озера и пляжащегося на берегу.
Чистое прозрачное озеро. Рядом заводы бездымные, а на горе у самого озера - несколько многоэтажных домов, площадка перед ними, музыка, танцы... Здесь живут девушки, недавно освобожденные союзными американцами и прикрепленные временно к воинской части, занимающейся эвакуацией станков, оборудования заводов и др.
