«Едет он как-то в коляске, – вспоминал Немирович-Данченко. – Жара невыносимая, солнце жжет… Видит, впереди едва-едва ковыляет солдат, чуть не сгибающийся под тяжестью ранца…
– Что, брат, трудно идти?
– Трудно, ваш-ство…
– Ехать-то лучше… Генерал вон едет, полегче тебя одетый, а ты с ранцем-то идешь, это не порядок… Не порядок ведь?
Солдат мнется.
– Ну, садись ко мне…
Солдат колеблется… шутит, что ли, генерал…
– Садись, тебе говорят…
Обрадованный кирилка (так мы называли малорослых армейцев) лезет в коляску…
– Ну что, хорошо?
– Чудесно, ваш-ство.
– Вот дослужись до генерала, и ты будешь ездить так же.
– Где нам.
– Да вот мой дед таким же солдатом начал – а генералом кончил…»
Любопытна оценка, данная Скобелеву в «Отечественных записках», издаваемых М. Е. Салтыковым-Щедриным:
«Если у Скобелева не было, как у других полководцев, особенно громких побед и никто не знал его заветных дум и идеалов, то все-таки у него были несомненные, в особенности для нашего времени, достоинства, которые и делали его популярным как среди солдат, так и в обществе; он не гнался за земными благами, не выпрашивал подачек и не захватывал казенных земель, не занимался гешефтами, мог спать и, по-видимому, даже предпочитал спать в траншее, а не на мягком тюфяке, он относился к солдату внимательно, не крал его сухарей и, подставляя его грудь под пули, подставлял рядом и свою. Это несомненные в наши дни достоинства, которым большинство даже удивляется. Скобелев – это какая-то в высшей степени непосредственная и в то же время что-то таившая в себе натура, натура недовольная и несчастная при всем видимом счастье, натура отчасти романтическая и склонная к мистицизму, способная уложить более 20 тысяч в одну кампанию и плакать перед картиной сражения при Гравелотте, натура то разочарованная и не ставившая жизнь ни в копейку, то думавшая о будущем счастье, даже собиравшаяся помогать мужику, то тяготевшая к Москве, то говорившая о свободе народов».
О громадной мощи личности Скобелева говорит и письмо обер-прокурора Священного синода К. П. Победоносцева, в котором тот настойчиво советует императору Александру III постараться привлечь на свою сторону «белого генерала»:
«Вот теперь будто бы некоторые нерасположенные к вашему величеству и считающие себя обиженными шепчут Скобелеву: “Посмотри, ведь мы говорили, что он не ценит прежних заслуг и достоинств”. Надобно сделать так, чтобы это лукавое слово оказалось ложью не только к Скобелеву, но и ко всем, кто заявил себя действительным умением вести дело и подвигами в минувшую войну. Если к некоторым из этих людей, ваше величество, имеете нерасположение, ради бога, погасите его в себе; с 1 марта вы принадлежите со своими впечатлениями и вкусами не себе, но России и своему великому служению. Нерасположение может происходить от впечатлений, впечатления могли быть навеяны толками, рассказами, анекдотами, иногда легкомысленными и преувеличенными. Пускай Скобелев, как говорят, человек безнравственный. Вспомните, ваше величество, много ли в истории великих деятелей, полководцев, которых можно было бы назвать нравственными людьми, а ими двигались и решались события. Можно быть лично и безнравственным человеком, но в то же время быть носителем великой нравственной силы. И иметь громадное нравственное влияние на массу. Скобелев, опять скажу, стал великой силой и приобрел на массу громадное нравственное влияние, т. е. люди ему верят и за ним следуют. Это ужасно важно и теперь важнее, чем когда-нибудь…»
В конце января 1882 года, взяв по настоянию правительства заграничный отпуск. М. Д. Скобелев выехал в Париж. А уже в начале февраля во Францию ушло распоряжение, приказывающее Михаилу Дмитриевичу немедленно вернуться в Петербург. «Белый генерал» имел неосторожность не только встретиться с жившими в Париже сербскими студентами, но и обратиться к ним с речью, в которой он был, как всегда, предельно откровенен:
«Я вам скажу, я открою вам, почему Россия не всегда на высоте своих патриотических обязанностей вообще и своей славянской миссии в частности. Это происходит потому, что как во внутренних, так и во внешних своих делах она в зависимости от иностранного влияния. У себя мы не у себя. Да! Чужестранец проник всюду! Во всем его рука! Он одурачивает нас своей политикой, мы жертва его интриг, рабы его могущества. Мы настолько подчинены и парализованы его бесконечным, гибельным влиянием, что если когда-нибудь, рано или поздно, мы освободимся от него, – на что я надеюсь, – мы сможем это сделать не иначе как с оружием в руках!
Если вы хотите, чтобы я назвал вам этого чужака, этого самозванца, этого интригана, этого врага, столь опасного для России и для славян… я назову вам его.
Это автор “натиска на Восток” – он всем вам знаком – это Германия. Повторяю вам и прошу не забыть этого: враг – это Германия. Борьба между славянством и тевтонством неизбежна».
На следующий день Скобелева посетил корреспондент одной из французских газет, в беседе с которым русский генерал вновь подтвердил свою политическую позицию. А произнесенная речь перед сербскими студентами вызвала небывалый отклик во всей Европе.
Русский посол в Париже князь Орлов тут же отправил донесение в Петербург:
«Посылаю вам почтой речь генерала Скобелева с кратким донесением. Генерал тот в своих выступлениях открыто изображает из себя Гарибальди. Необходимо строгое воздействие, доказать, что за пределами России генерал не может безнаказанно произносить подобные речи и что один лишь государь волен вести войну или сохранить мир. Двойная игра во всех отношениях была бы гибельна. Московская его речь не была столь определенна, как обращение к сербским студентам в Париже».
Обратно в Россию Скобелев добирался через Голландию и Швецию, как ему было указано русскими дипломатами. Их опасения были не напрасными, так как общественное мнение Германии было настроено против Скобелева. И если французская общественность откровенно радовалась смелым словам русского генерала, то в Берлине его имя слышалось совершенно в ином контексте.
«Меня вызвали по высочайшему повелению в Петербург, о чем, конечно, поспешили опубликовать по всей Европе, предварительно сообщив, как ныне оказывается, маститому и единственному надежному защитнику нашего родного русского царского дома – кн. Бисмарку…» – с сарказмом писал в дороге Михаил Дмитриевич.
«В одном месте, по пути, Скобелеву прислали букет неведомо как собранных цветов… – отметит в своей книге Немирович-Данченко. – Еще не пришла их пора, и таких в окрестностях не было.
– Откуда это?
– Благодарность… От турецких женщин…
– От каких турецких женщин? – изумился он.
– От женщин Казанлыка, Ески-Загры и Адрианополя… За то, что честь их не была нарушена, за то, что неприкосновенность гаремов свято соблюдалась вашими войсками.
“Совершенно напрасно, – был ответ, – русские ведь с женщинами не воюют!..”
Ох, уж эти женщины! В жизни такого великого человека их было немало…»
«Все придворные сплетни о «белом генерале» сводились к двум обвинениям: Скобелев хвастун, он преувеличивал свои воинские заслуги, второе – ведет чудовищно безнравственную жизнь. Конечно, мало кто из ядовитых языков был аскетом, но у светского блуда были свои правила игры: мы грешим тихо и при этом стыдимся и сознаем свою вину. Скобелев грешил громко и виноватым себя не считал. К женщинам он был неравнодушен, что всегда являлось темой кривотолков и сплетен. Слава воспетого героя и слава опального военачальника одинаково работала на его популярность. При этом сам Михаил Дмитриевич женского общества не искал, даже избегал. Он не любил салонной болтовни, приемов и балов. С детства стеснялся танцев», – рассказывает о личной жизни полководца С. Парамонов.
Будучи молодым гвардейским офицером, Скобелев слыл весьма темпераментным мужчиной, которому француженки или иные барышни искусства иной раз мешали учиться в академии. В своих знаменитых походах он также не расставался с дамами, заботясь не только о себе. Историк А. Б. Широкорад в своей статье приводит такой пример:
«При подготовке похода генерал Скобелев не забывал ни о спорте, ни о… проститутках. На полях доклада санитарного врача он написал: “Прошу сделать распоряжение теперь же, в счет экстраординарной суммы, выписать скорее игры для солдат по числу укреплений на обеих коммуникационных линиях и в оазисе. Полезными играми я признаю игру в мяч, причем необходимы мячи различных размеров, прочные и красивые. Кегли можно устроить почти везде на месте, и надо выписать лишь несколько деревянных или костяных шаров… У нас солдат молодой…
Вопрос о публичных женщинах является очень важным. Необходимо иметь прачек и вообще практиканток в тыловых укреплениях для солдат. А для этого нужно их достаточное количество. Буду ожидать доклада начальника штаба”.
