Позицию Гувера хорошо иллюстрирует его непримиримое отношение к так называемой «бонусной армии» [41]. Около восьми тысяч безработных ветеранов прибыли в Вашингтон с требованием о выплате задержанной премии, которую в результате изобретательно составленного Конгрессом законопроекта от 1925 года они должны были получить только в 1945 году. Естественно, что при сложившейся экономической ситуации демонстранты хотели получить свои деньги сейчас, а не в каком‑то призрачном будущем. Гувер приказал ветеранам очистить лагерь [42] и направил военные подразделения на Пенсильвания — авеню, чтобы разогнать манифестантов, применяя сабли и слезоточивый газ. В результате столкновения два человека погибли, а лагерь охватил огонь.
Рузвельт осудил эти варварские действия правительства, сам, однако, став президентом, так и не выплатил ветеранам законную премию. В действительности позиция Рузвельта в отношении бюджета во время предвыборной гонки была не менее строгой, чем у Гувера. Девятнадцатого октября в Питтсбурге он пообещал урезать правительственные расходы на 25 %. Однако при других обстоятельствах, в частности, в речи, написанной Тагвеллом, ФДР предложил план действий, чтобы вновь запустить экономику. Как он собирался осуществить это, сократив федеральные расходы, остается загадкой. Тем не менее, его сумбурная программа была, по крайней мере, облачена в форму сочувствия и политики активного вмешательства государства в экономику, тогда как программа Гувера, хоть и более внятная, была декорирована малопривлекательной политикой жесткого неприятия сложившееся действительности. Кампания Рузвельта являла собой триумф стиля над реальным содержанием. Однако в период его президентства действия ФДР, все еще сильные по стилю, часто имели немало реальной ценности.
Такой стилевой контраст ярко отражен в отношении злосчастных просителей премии. В июле 1932 года, как было сказано выше, Гувер направил военных зачистить лагерь от ветеранов. Некоторые командиры, руководившие этой операцией, во время Второй мировой войны достигнут высоких званий, а ветераны, по крайней мере, будут похоронены со всеми полагающимися для военных почестями. Операцию эту, между прочим, возглавлял генерал Дуглас Макартур, а майор Дуайт Эйзенхауэр и капитан Джордж Паттон были в числе подчиненных ему офицеров. Летом 1933 года ветераны, несколько обновленной группой, вернулись в лагерь в Вашингтоне. В этот раз приказа о разгоне демонстрантов при помощи военных подразделений не поступило. Вместо этого их шествие с песнопением возглавила Элеонора Рузвельт. «Гувер прислал армию, Рузвельт прислал жену» (которую, кстати, не нужно было упрашивать). Само собой, относительно шествия возник такой комментарий.
Еще одной неприятной ямой, от падения в которую Рузвельта спасла его энергичность, был скандал, связанный с непозволительным поведением мэра Нью — Йорка Джимми Уолкера [43]. Последний был бонвиваном, взяточником, любителем хористок, азартных игр и выпивки. На его фоне Эл Смит выглядел едва ли не ангелом во плоти. Для Нью — Йорка в годы экономического бума поведение Уолкера не было чем‑то удивительным. Однако после 1929–го такое поведение стало явно неуместным, а в 1932–го он оказался в центре расследования крупного дела — его обвиняли в участии в системе вымогательства взяток. А это создавало осложнения для Рузвельта, которому нужна была чистая репутация и которого, не следует забывать, Уолкер поддержал в предвыборной речи, когда ФДР боролся за выдвижение на пост губернатора в 1928 году. Согласно конституции, именно Рузвельт как губернатор штата после сложения полномочий, совмещая судебные и политические функции, должен был решить судьбу Уолкера. Эпизод случился в самое неподходящее время. Если решение относительно поведения Уолкера будет либеральным, моралисты по всей стране зачтут это Рузвельту как недостаток личностных качеств, необходимых главе государства. С другой стороны, если его реакция будет слишком суровой, он рискует утратить поддержку Таммани — Холла и Демократической партии в штате Нью — Йорк. Фарли и Розенман предостерегали Рузвельта, что он может потерять голоса штата, и, следовательно, — проиграть выборы.
Он начал официальные слушания в Олбани одиннадцатого августа. Припереть к стенке Уолкера, которому он благоволил, было довольно непросто. Уолкер блестяще проводил тактику затягивания процесса. Его личный врач вынес медицинское заключение о том, что его клиент страдает от нервного истощения и нуждается в недельном отдыхе. Затем умер один из его братьев, и потребовалась еще одна отсрочка для проведения похорон. Время, отведенное Рузвельту на подготовку к общенациональной предвыборной кампании, уходило. Затем неожиданно для всех первого сентября Уолкер подал в отставку. Теперь у Рузвельта были развязаны руки. Все пути были открыты. Известный своим морализаторством политический флюгер Уолтер Липпман, после энтузиазма в отношении предвыборных выступлений Рузвельта в 1924 и 1928 годах, в январе 1932–го изрек один из наиболее разгромных комментариев, когда‑либо сказанных о ФДР: «Он — приятный человек, который, не имея необходимой квалификации для этого поста, очень хотел бы стать президентом». Но на этот раз Липпман одобрительно охарактеризовал действия Рузвельта: «Способ, в который он провел слушание по делу Уолкера, серьезно изменило мое мнение о нем.… Я буду смело голосовать за Рузвельта».
Это одобрение было подтверждено выбором избирателей. Восьмого ноября Рузвельт одержал уверенную победу, набрав большинство в 22 809 638 голосов избирателей, против 15 758 901 голоса, которые трансформировались в 472 голоса выборщиков против 59. Такое разделение голосов не стало рекордным, но было одним из самых внушительных. Через тридцать один год после дяди Теда и через одиннадцать лет после того, как его сразил паралич, Франклин Делано Рузвельт получил ключи от Белого дома. Хотя, согласно старинному правилу вступления в должность президента, ему пришлось ждать еще четыре месяца, прежде чем он с полным правом занял свою новую резиденцию.
Глава 4 Первый срок: победы и поражения
Первые месяцы Рузвельта в Белом доме были смесью активной деятельности и замешательства. С несколько оскорбительным высокомерием он отказался участвовать в принятии совместных с Гувером решений во время периода «подбитой утки» [44]. При первом после выборов визите ФДР в Белый дом (двадцать третьего ноября 1932 года) Гувер пытался убедить его подписать соглашение об урегулировании международных долгов и полагал, что поддержкой Рузвельта заручился. Гувера, впрочем, ожидало разочарование. Улыбка вновь избранного президента, очевидно, говорившая о его согласии, всего лишь означала, что он принял во внимание то, что было сказано. Точно так же, как это было в случае обращения генерала де Голля к французским поселенцам в Алжире, когда тот им сказал: «Je vous ai compris» [45]. Гувер был не первым, и уж точно не последним, кто подобным образом неверно истолковывал Рузвельта. ФДР, насколько мог, избегал любых противостояний.
Он не преминул отвернуться от оскорбленного ранимого Гувера, который сказал (в частном разговоре), что больше никогда не желает с ним (Рузвельтом) иметь никаких дел. Однако, в начале января после визита в Гайд — Парк уходящего государственного секретаря Генри Л. Стимсона наметилось некоторое потепление в отношениях, по крайней мере, между Стимсоном и Рузвельтом (что было совсем неплохо, поскольку Стимсону было суждено занять пост военного министра США в администрации Рузвельта в период с 1940 по 1945 годы). Визит Стимсона сделал возможной новую встречу с Гувером, которая состоялась в Белом доме двадцатого января. Встреча эта была так же совершенно непродуктивной, как и встреча в ноябре, хотя и не привела к предполагаемому сплошному молчанию обоих президентов во время совместной поездки к зданию Капитолия в День инаугурации. На фотографии видно, что они на самом деле обмениваются какими‑то репликами, хотя их содержание, вероятно, было таким же безрадостным, как и погода.
После второго визита в Белый дом Рузвельт продемонстрировал свою обособленность от уходящей в отставку администрации Гувера, вернувшись к прежней привычке, еще до Уорм — Спрингс, проводить свой отпуск, плавая на яхте у берегов Флориды. Эта поездка чуть не стоила ему жизни, и он мог бы погибнуть еще до инаугурации, так и не успев вступить в должность. Пятнадцатого февраля он сошел на берег для встречи с жителями Майами и во время этой встречи пережил покушение на свою жизнь, единственное за все время пребывания на посту президента США. Таким покушениям, успешным или неуспешным, подвергались многие из американских президентов. В данной ситуации Секретная служба США оказалась бессильной, таким образом, в очередной раз подтвердив справедливость мнения специальных агентов всего мира о невозможности гарантировать безопасность, когда полный решимости убийца готов осуществить замысел ценой своей жизни. Мэр Чикаго Антон Чермак, стоявший рядом, защитил Рузвельта. Чермак приехал с миссией покаяния; он не только не выступил в поддержку Рузвельта на съезде демократов в его родном городе, но и организовал против него группу клакеров. Чермак приехал в надежде на мировую, но встретил свою смерть. Он принял на себя пулю, предназначенную Рузвельту. Несмотря на то, что Чермак долго боролся за свою жизнь в больнице [46], ранение оказалось смертельным (еще дольше времени понадобилось на то, чтобы его убийцу — Джузеппе Зангару — посадить на электрический стул).
